Дуэт смерти - Нора Робертс Страница 17

— Он ее опоил.

— Ну, этого я не знаю, могу только сказать, что она проглотила барбитурат и что никаких признаков его регулярного употребления нет. А с учетом ее веса и того факта, что она не была привычна к приему наркотиков, этой дозы хватило, чтобы вырубить ее на час, если не больше.

— Это дает ему время, чтобы отнести ее наверх, связать, а потом отключить камеры и забрать диски, если это было проделано именно в таком порядке. Времени было полно. Она была дезориентирована, когда пришла в себя. Она была в тумане, ничего не соображала.

— Совершенно верно, — подтвердил Моррис. — Она проглотила еще одну дозу, поменьше, около полуночи.

— Еще одну дозу? — переспросила Ева.

— Да. Ее руки были скованы за спиной, на запястьях имеются кровоподтеки и глубокие порезы, свидетельствующие, что она отчаянно боролась, пытаясь вырваться. Следы на лодыжках свидетельствуют о связывании, но речь не идет о ножных кандалах. Это какая-то ткань.

— Простыни, — подсказала Ева.

— Да, это совпадает с характером повреждений. Из этих пут она тоже пыталась вырваться. Вот посмотри. — Моррис протянул Еве пару очков-микроскопов, она их надела. — Вот здесь. — Они вместе склонились над телом. — Он связал ее очень туго, путы впились в тело. — Вот, вот, вот и вот.

— Связал, развязал, снова связал. — Ева все это словно видела. — Связал, изнасиловал, развязал, перевернул, снова связал, изнасиловал сзади, опять развязал, опять перевернул, связал, опять изнасиловал.

— Да, я прихожу к тому же заключению. Многочисленные изнасилования, включая извращенные, все проделано с чрезвычайной жестокостью. Вот смотри…

Моррис передвинулся выше. Струйка ледяного пота заскользила по позвоночнику Евы. Ужасы собственных видений были готовы ожить в ее памяти. Но она перешла следом за Моррисом, на ходу навешивая замки на свои воспоминания, и вслушалась в объяснения Морриса.

— Разрывы, травмы. Девственная плева была нетронутой до изнасилования. С особой жестокостью, — добавил Моррис. — Семени я не нашел. Он заизолировался. Был очень осторожен, каждый раз предохранялся заново. Не оставил никакого следа в ней или на ней. Могу лишь предполагать, но с большой долей вероятности: он свел лобковые волосы, возможно, вообще весь волосяной покров на теле перед изнасилованием. В противном случае даже с изоляцией при многократном жестоком изнасиловании мы нашли бы хоть один случайный волосок. У нее на ногах, на теле есть синяки от его рук. Более глубокие кровоподтеки на плечах, где он силой прижимал ее к кровати. На шее…

— Он душил ее. Душил и смотрел на ее лицо. Следил, пока она не теряла сознание. Это было между изнасилованиями, потому что он не хотел рисковать, не хотел зайти слишком далеко и убить ее раньше времени, испортить себе кайф.

Ева все это видела как наяву: комнату с нежно-сиреневыми стенами и лакированной белой мебелью. Она переживала ужас этой девочки, чувствовала ее боль.

— Он ее душит. Она бьется, пытается глотнуть воздуха, теряет сознание. Тогда он развязывает ее ноги, переворачивает, опять связывает. И ждет, пока она снова придет в себя, чтоб почувствовала, как он насилует ее через анальное отверстие. Какой смысл, если она без сознания? Он же хочет причинить ей боль, ему только того и нужно. Может, он на этом кайф ловит. На ее боли, борьбе, мольбе…

— Ты какая-то бледная. — Моррис коснулся ее руки. — Давай прервемся, тебе надо сесть.

Ева покачала головой и стряхнула его руку. Она выдержит и дойдет до конца. Воображая муки Дины, она заново переживала и свое прошлое. Она провела по лбу холодной банкой пепси.

— А потом что он делает, когда кончил столько раз, сколько хотел, а она лежит, дрожа от страха и отвращения или мысленно уйдя в какое-то место, куда ему доступа нет, где она не чувствует боли? Он берет подушку и начинает этой подушкой ее душить, держит ее, прижимает к матрасу, душит, пока она опять не лишается чувств. И тогда он может снова ее перевернуть и снова связать. Он ее обрабатывал часов восемь, не меньше, полный рабочий день, значит, иногда устраивал перерыв, давал ей полежать, пока у него опять встанет.

Может быть, он пообещал ее отпустить, если она скажет ему пароль для прохода в техпомещение. Но я думаю, он об этом заранее позаботился. В любом случае времени у него полно. Она не могла не спросить: за что, за что, за что он все это с ней проделывает? И он ей ответил, он ей все подробно объяснил. Он ведь собирался ее убить и объяснил ей, за что.

— За что? — тихо спросил Моррис, не сводя с Евы глаз.

— Не знаю. Пока не знаю. Но он наверняка ей все рассказал, чтоб не думала, будто он ее хочет. Не потому, что она ему нравится. Раз уж он продержался так долго, раз уж приложил столько усилий, чтобы причинить ей физическую боль снова и снова, неужели он не захочет помучить ее еще и нравственно? Сломать ее, сломить, уничтожить. Медленно, дюйм за дюймом. Мало того что он творит с ее телом, с ее разумом, с ее душой, он непременно захочет дать ей понять, что она ничего не значит. Водил ее куда-то, держал за руку, разыгрывал из себя застенчивого парня. Заставил почувствовать себя наивной дурочкой. А что? Лишнее преимущество никогда не помешает.

Ева сумела удержать ровное дыхание, хотя кровь молотом стучала у нее в голове.

— Маска сброшена, в ней больше нет необходимости. Он хочет, чтобы она видела его, чувствовала, как он входит в нее, как ее насилует, что пронзает ее снова и снова и рвет на части. Молодая здоровая девушка, сильная, спортивная, значит, он может растянуть это на много часов. До той самой минуты, когда она в последний раз посмотрела ему в глаза, а он в последний раз взял ее за горло и начал душить.

Только на этот раз уже до конца.

Ева отступила на шаг. Ее била внутренняя дрожь, она сделала большой глоток неприятно потеплевшей пепси-колы.

— Он оставил наручники. Полицейские наручники. Стандартные. Он развязал ей ноги, но руки оставил скованными. Это знак ее отцу. Еще один удар в живот. Дело не в ней, речь не о ней, она была всего лишь инструментом. Орудием. Он мог убить ее много раз к сегодняшнему дню двадцатью разными способами. Но он хотел, чтобы это было в доме. В доме, где, как думал ее отец-коп, его любимой малютке ничто не грозит. — Ева вгляделась в лицо Дины. — Вторая доза — это тоже для Макмастерса. Он хотел, чтобы мы нашли наркоту в ее организме. Убивая ее, он думал, что родители вернутся после обеда, может, даже вечером. Мы до сих пор не приступили бы к токсикологии, если бы они не вернулись раньше, даже при всей срочности. Вот он и решил подстраховаться, чтобы мы наверняка нашли наркоту, потому-то и оставил стакан.

— Стакан? — переспросил Моррис.

— На кухонном столе был оставлен один стакан. Наверняка это ее стакан, и мы найдем в нем следы барбитуратов. Стакан уже в лаборатории. Это… как будто он нам нос показал. Мало того что убил, так еще и поиздевался напоследок. Вот смотри, что я могу сделать с твоей драгоценной дочуркой! Да еще и пущу в ход то самое, против чего ты борешься всю жизнь, каждодневно и ежечасно. Да, тут дело не в Дине, ты не находишь?