Печать султана - Дженни Уайт Страница 16

Виолетта топнула ногой.

— Тогда я пойду в деревню и расспрошу рыбаков. А ты трусиха, — дразнила она меня.

Я была возмущена. Молодая женщина может выйти из дома и пойти в сопровождении компаньонки только к родственникам или подруге. Ни при каких обстоятельствах она не должна разговаривать с посторонними мужчинами. Такова была моя жизнь, да и других девушек страны.

Я сопровождала маму на еженедельные приемы к знакомым дамам в Стамбуле. Жарким летом женщины, дети и слуги покидали город и переезжали в летние ялы, стоящие вдоль поросшего лесом северного берега Босфора, где было прохладнее. Они жили практически по соседству с нами, и маме не составляло труда навещать их. Летом она просто оживала. А для меня это время года означало сидение на подушках дивана в прохладных, выложенных плиткой гостиных или тенистых двориках. Я попивала черный чай из стаканов с золотистыми краями и из вежливости делала вид, будто слушаю дам, которые беседовали о своих мужьях и обсуждали положительные и отрицательные стороны будущих женихов и невест своих детей. Цветные шелковые нитки скользили меж тонких пальцев юных девушек. Они учились вышивать и готовили себе приданое. В те годы я мало вникала в суть разговоров старших. Просто лежала на диване, опершись локтем о подушку, и рассматривала интерьеры комнат. Голоса женщин служили мне легким музыкальным фоном.

Дамы носили белые сорочки, сшитые из тончайшего шелка, пышные бюсты покоились в парчовых манишках. Поверх сорочек они надевали полосатые или расписные шелковые халаты всевозможных расцветок: яблочно-зеленый, вишнево-красный, гелиотроп, желтый, как певчая птица, розовый, рубиновый. Халат подпоясывался шелковым поясом, а сверху надевалась яркая блузка с широкими разрезными рукавами. Волосы заплетались во множество косичек, украшенных ниточками жемчуга и драгоценными камнями. На голову также повязывались цветные изысканно вышитые платки, лица обрамлялись бахромой с бусами. Когда дамы ходили, бахрома слегка покачивалась у самых щек. Женщины выглядели весело, как разноцветные попугаи или нежноголосые канарейки, которых держали в причудливых клетках. Щебетание действовало на меня успокаивающе и порой даже усыпляло. Полное умиротворение. О, краткие мгновения детского блаженства!

В последующие годы девушки вроде меня почувствовали необходимость в образовании, дабы, не отставая от времени, занять соответствующее положение в меняющемся обществе. При этом мы оставались милыми, вежливыми и сдержанными. А вот те смешливые девчонки, что без удержу бегали повсюду и вели себя крайне безрассудно, неизбежно плохо кончали. Я старалась изо всех не улыбаться без особой на то нужды, особенно там, где это неуместно. Полагаю, мне удавалось сдержать себя.

Затворническая жизнь в Шамейри не способствовала приобретению навыков ведения непринужденной беседы. Я почти ничего не знала о нашей семье, за исключением того, что сообщал мне мой кузен и домашний учитель Хамза, да какими-то новостями делилась Виолетта, располагавшая своими таинственными источниками информации. Порой она говорила мне совершенно неприличные вещи. Я ничего не знала о других известных семьях. Живя в полной изоляции от мира, я не успевала следить за модой. От последних веяний мы с мамой всегда отставали по крайней мере на сезон. Раз в год, осенью, мама посылала за гречанкой, живущей в Стамбуле, которая привозила на виллу образцы тканей и брала заказы на пошив одежды. Однако к следующему лету наши обновки уже выходили из моды. То обстоятельство, что мы не держим постоянных слуг, вызывало ужас у знакомых дам. Любой уважающий себя дом должен иметь прислугу, выговаривали они матери. Это же знак определенного общественного статуса. И чем больше челяди, тем лучше и престижнее.

Некоторые зажиточные семьи держали около дюжины слуг, семьи, принадлежащие к высшему свету, — во много раз больше. Считалось необходимым поддерживать бедных. За благочестивые деяния полагается «севап», или награда Аллаха. Кроме того, спрашивали подруги у мамы, как она обходится без горничной в ночное время? Нельзя себе представить, как женщина может сама заваривать себе чай или раздеваться перед сном. Они смотрели на меня и говорили матери: «Девушка должна научиться управлять домом». Я так и не поняла, как мама относилась к отсутствию прислуги. В отцовском доме в Нишанташе хватало слуг, однако мама никогда не жаловалась на странную неприязнь к ним дяди Исмаила. Прибыв в наш дом, Виолетта стала помогать мне и маме вечерами. Сама я даже не умела заваривать чай.

Зато я довольно хорошо разбиралась в литературе и в международной политике благодаря ежедневным урокам учителя Хамзы. Долгими зимними вечерами я штудировала исламскую юриспруденцию и персидскую поэзию в кабинете дядюшки Исмаила. Свободно цитировала Коран и достаточно хорошо знала арабский. Разбиралась в приливах и отливах Босфора и имела представление о том, как нужно двигаться в воде. Не очень хорошо шила и не умела вышивать постельное белье или коврики для молитв, предназначавшиеся для приданого. Я не знала, как умирают люди, однако вскоре мне пришлось столкнуться со смертью.

Из всех времен года мне больше всего нравилась весна с цветущими вишнями и прохладными обильными дождями, а также осень, когда природа окрашивается в мармеладный цвет, летние домики пусты, а я вновь начинаю свой любовный роман с водой. Виолетта была старше меня на год и знала о мире гораздо больше, чем я, ставшая ее прилежной ученицей. В теплую погоду она расстилала ковер на поросшем мхом берегу пруда. Наплававшись вдоволь, мы прямо в сорочках ложились на ковер и открывали корзинку с едой, которую служанка приносила с собой. Ножом она снимала кожуру с груш, красных и сочных, как щеки младенцев. Если сок капал на мои руки, Виолетта нагибалась и слизывала его языком. Она разрезала черных мидий и учила меня высасывать «рассол», держа жемчужную плоть между зубами. Когда появлялись артишоки, мы по очереди срывали плотные, как кожа, внешние листья. Затем своим острым ножом она срезала внутренние листья, добираясь до самого «сердца» растения, соскребая «мех», пока артишок не становился гладким и голым. Она подавала мне лимон и щепотку соли, а я натирала ими мякоть растения. Руки кололо, однако я выполняла все указания. Своими тонкими пальцами Виолетта брала артишоки из моих скользких ладоней и погружала их в воду, насыщенную лимонным соком, а потом кипятила на переносной угольной печке. Приготовив еду, девушка кормила меня тонкими ароматными кусочками.

Виолетта не сопровождала нас с мамой во время летних поездок, так как не принадлежала к нашему классу. Ей приходилось жить в помещении для слуг. Мать считала такое положение вещей неприемлемым, ибо девушка, в конце концов, приходилась нам кровной родственницей. Я завидовала Виолетте, когда она оставалась в пустом доме, предоставленная самой себе. Представляла, как она, подобно угрю, скользит по темным водам пруда. Сама же я покоилась на диване в пестрой комнате на вилле, принадлежащей одной из приятельниц матери. Уверена, что Виолетта наслаждалась летней свободой и вовсе не думала обо мне, находясь в золотой клетке, будто певчая птичка. А я скучала и томилась ревностью.

До приезда Виолетты у меня не было настоящих друзей, за исключением, пожалуй, Хамзы, который сопровождал моего отца во время его еженедельных визитов к нам. После того как отец стал реже приезжать в Шамейри, Хамза продолжал регулярно посещать нас и привозить мне книги. Он занимался со мной в садовом павильоне, проверяя, что я усвоила за неделю, а потом какое-то время проводил в обществе мамы. Хамза ночевал в гостевой комнате для мужчин и покидал нас после завтрака на следующее утро. Ребенком я свободно бродила по всему дому и порой ночью залезала на часок под стеганое одеяло Хамзы. Обняв меня, он читал вслух какую-нибудь книгу из тех, что хранил в своей сумке. Сказки о французских феях или арабских джиннах. Иногда стихи или что-то жутко фантастическое, совсем не похожее на ту приземленную скучную литературу, которую мы проходили на уроках. Когда его глаза начинали слипаться, он брал меня за подбородок и поворачивал к себе мое лицо. Целовал меня в лоб и шептал по-французски: