Во тьме таится смерть - Дороти Гублер Страница 16

— Мы посыпаем угли золой, — объяснил Джойджи. — Обычно они горят настолько медленно, что огонь поддерживается в течение всей ночи. А сейчас давайте все вместе сотворим молитву. Это более важно.

Сёкей не мог не заметить, что Татсуно не испытывал особого рвения, но так как они изображали из себя паломников, то он едва ли мог отказаться. Все опустились на колени, каждый перед одной из буддистских статуэток. Джойджи читал молитву, остальные повторяли. Сёкей посещал буддистские храмы со своим отцом, который полагал, что исповедовать все религии не повредит. Поэтому Сёкей знал достаточно, чтобы спеть «Вечная хвала Амиде-Будде» вместе с Джойджи и Садой. Даже Татсуно неплохо знал эту молитву. Амида жил давным-давно, он достиг посвящения и с тех пор постоянно находится на Чистой Земле. Он обещал помочь любому, кто призывал его по имени.

Слушая, как Джойджи и Сада выражают свои пожелания, юноша понял, что они не испрашивали у Амиды помощи себе — и это при том, что им бы она явно пригодилась. Вместо этого они молились за кого-то по имени Момо. Когда молитва закончилась, щеки Сады были влажны от слез. Женщина отвернулась от гостей и улеглась на циновке у стены.

Джойджи утоптал огонь в очаге и предложил Сёкею и Татсуно лечь ближе к очагу, где камни хранят тепло в течение всей ночи. Сёкей обратил внимание, что мужчина проверил, заперта ли входная дверь. Довольно глупая предосторожность, как показалось юноше, поскольку и дверь, и окна были настолько ненадежны, что любой злоумышленник мог легко ворваться в дом. Да и вообще, есть ли здесь что-нибудь, что можно похитить? Джойджи раскрыл ширму, которой отгораживалась та часть комнаты, где спали он и его жена, после чего удалился.

Вскоре Сёкей услышал храп Татсуно, лежащего по другую сторону очага. Огоньки от зажженных свечей мерцали в лужицах растопленного воска, отчего по комнате бродили призрачные тени. Через некоторое время заснул и Сёкей. Когда он проснулся, то сразу почувствовал, что его лодыжка снова болит; боль и разбудила его. Утро еще не наступило, все спали. Он подвинул ногу, надеясь ослабить боль. Но это только усугубило ощущение. Теперь боль пульсировала, словно нога была единственным живым существом здесь в комнате. Ему было жаль, что он не может пойти к лекарю на повторные процедуры. «Нет, — сказал себе Сёкей, — нет никакого смысла в том, чтобы беспокоиться из-за обычной боли. Боль есть нечто такое, что истинный самурай не должен замечать».

Юноша снова пошевелился. Даже при том, что в комнате было холодно, он весь горел и чувствовал, что его лихорадит. Возможно, он лег слишком близко к очагу. Вздохнув, Сёкей сел. В голову ему пришла одна мысль. Прежде при погружении в снег боль утихала. Стоит попробовать это снова. Поднявшись с пола, он захромал к двери. Но дверь не поддалась, и тогда Сёкей вспомнил, что Джойджи запер ее. Поиски замка в темноте заняли некоторое время, однако юноша наконец отыскал его и отпер дверь, которая, вздрогнув, заскользила по салазкам.

Сёкей взмолился, чтобы дверной короб целиком с грохотом не рухнул на крыльцо. Юноша проскользнул наружу. Его обувь из шкурок выдры все еще лежала на крыльце, но он не нуждался в ней. Снег толщиной в несколько дюймов покрывал землю прямо у края крыльца. Сёкей уселся там и опустил ногу в снег, пробив крошащуюся ледяную корку, которая намерзла поверх сугробов за минувшую ночь. Он сразу почувствовал облегчение и откинулся назад. Ночь была ярка и ясна. Вокруг юноши полыхали блестками заснеженные деревья. Полная луна в вышине лила лучи на землю, снег и деревья.

В этот миг Сёкей осознал, что должен сочинить хайку, чтобы описать то, что увидел. К счастью, набор для письма, который дала ему в путь Мичико, был достаточно мал, и он носил его с собой постоянно. Юноша запустил руку в кимоно и извлек письменные принадлежности. Истерев палочку чернил на каменном лотке, Сёкей решил воспользоваться снегом, чтобы приготовить чернила. Его голова слегка кружилась от волнения — вот то, что непременно бы сделал на его месте Басё! А сейчас — самая трудная часть работы. Он не был поэтом, равным Басё, но должен был написать нечто, достойное увиденных красот.

Если ничего не выйдет, стоит разорвать бумагу и забыть о неудачной попытке.

Слова пришли юноше на ум, когда он разворачивал листок бумаги. Стремительно, лишь с небольшими паузами, насколько возможно короткими, Сёкей придавливал кончик полной чернилами кисти к листу бумаги.