Суд и ошибка. Осторожно: яд! - Энтони Беркли Страница 16

С первого взгляда на обиталище Фарроуэя мистер Тодхантер понял, что ошибся в оценке его владельца. Он озадаченно обвел взглядом комнату, в которой его оставили одного. Нет, никогда бы он не подумал причислить Фарроуэя к людям, которые укрывают крышку пианино китайской вышивкой, а на телефонный аппарат сажают куклу в кринолине. Фарроуэй был невысок ростом, но аккуратен и подтянут сугубо в мужском духе. Никто бы не заподозрил его во вкусе столь женоподобном, да к тому же еще удручающе дурном. Мистер Тодхантер впал в недоумение.

Квартира оказалась роскошной. Комната, в которой с некоторой неловкостью сидел, ожидая хозяина, мистер Тодхантер, с широкими окнами и видом на парк, была так поместительна, что годилась бы и для загородного дома; а войдя с улицы в просторный холл, мистер Тодхантер успел заметить два длинных, широких коридора, в каждый из которых выходило до полудюжины дверей. Арендная плата за такую квартиру должна обходиться очень недешево. Даже преуспевающему романисту жизнь в подобном окружении может оказаться не по карману.

Размышления мистера Тодхантера перебил хозяин, явившийся не один, а с молодым привлекательным джентльменом.

– Мой зять, – отрекомендовал его Фарроуэй. – Винсент, вы уже пили чай?

Молодой человек, по которому было видно, что самоуверенности у него на десятерых, вдруг отчего-то смутился.

– Нет, я ждал… вас. – Пауза перед последним словом была непродолжительной, но заметной.

– В таком случае позвоните, – предложил Фарроуэй более сухим тоном, чем требовала столь обыденная просьба.

Последовало молчание, затянувшееся так надолго, что стало неловко.

Мистер Тодхантер думал о том, что раз у Фарроуэя есть зять, значит, есть и жена, и тогда можно найти оправдание женственному убранству комнаты. Но все-таки трудно понять, как мог Фарроуэй жениться на женщине с таким отвратительным вкусом и с какой стати он позволяет ей упражняться в нем, если она им обладает.

Фарроуэй меж тем, некоторое время разглядывавший ковер, поднял глаза на зятя, буквально поднял, поскольку последний был выше его дюйма на четыре, не меньше, этакая белокурая, кудрявая помесь Аполлона и гребца из студенческой команды, на взгляд мистера Тодхантера, красивая почти до непристойности.

– Джин говорила, когда вернется?

Молодой человек не повернул головы, отсутствующе глядя в окно.

– Я ее не видел, – отозвался он. Прислонясь к каминной полке, он курил с видом столь отчужденным, что эффект это имело почти вызывающий.

Даже мистер Тодхантер, отнюдь не отличавшийся проницательностью, понял, что здесь что-то не так. Эти двое держались почти как враги. И кем бы ни была неведомая Джин, женой или дочерью Фарроуэя, странно, что его зять так раздражается, когда упоминают ее имя.

Раздражение передалось и Фарроуэю.

– Что, Винсент, на фирме дали вам выходной? – осведомился он с резковатой ноткой в его обычно негромком голосе.

Молодой человек смерил его надменным взглядом.

– Я здесь по делу.

– Вот как? Что, «Фитч и сын»? – Сарказм прозвучал почти оскорбительно.

– Нет. По частному делу, – ледяным тоном ответил молодой человек.

– В самом деле? В таком случае воздержусь от расспросов. А мы с мистером Тодхантером…

– Ну ладно, – грубо перебил его зять. – Я все равно собирался уходить.

Коротко кивнув в направлении мистера Тодхантера, он тяжелым шагом вышел из комнаты. Фарроуэй вяло упал в кресло и вытер лоб. Мистер Тодхантер, смущение которого росло с каждой минутой, не нашел ничего лучше как заметить:

– На редкость красивый молодой человек.

– Винсент? Да, пожалуй. Он инженер, служит в «Фитч и сын». Большая компания, что-то там со стальными конструкциями. Железобетон – кажется, это так называется. Ума не палата, но в своем деле толков. Он женат на моей старшей дочери. – Фарроуэй снова вытер лоб, словно эта биографическая справка лишила его последних сил.

От необходимости отвечать мистера Тодхантера избавила чрезвычайно хорошенькая горничная, изящество которой подчеркивал почти опереточный наряд: чересчур короткая, пышная юбка из черного шелка, крошечный, перегруженный оборками фартук, а в волосах – замысловатая кружевная наколка.

– Чай, сэр, – войдя, объявила она с неприкрытой дерзостью в голосе.

– Спасибо, Мари, – безжизненно отозвался Фарроуэй, но когда горничная направилась к двери, добавил: – Да, Мари, я жду звонка из Парижа. Если позвонят, доложите немедля.

– Слушаюсь, сэр! – Девушка выпорхнула из комнаты.

Мистер Тодхантер ждал, что на пороге она сделает антраша, но не дождался.

– Надеюсь, я буду иметь честь познакомиться с вашей женой? – решился спросить он.

Фарроуэй взглянул на него поверх чайника.

– Моя жена дома.

– Дома?

– На севере. Мы живем в Йоркшире. Я думал, вы знаете, – тусклым голосом произнес Фарроуэй, механически разливая чай. Похоже, уход греческого бога поверг его в хандру. – С молоком и сахаром?

– Один кусочек сахара, поменьше, пожалуйста, потом налейте заварки, а потом совсем чуточку молока, – четко указал мистер Тодхантер.

Фарроуэй растерянно посмотрел на поднос.

– А я уже налил заварки… что, так неправильно? – Он неуверенно посмотрел на колокольчик, не вызвать ли горничную, чтобы принесла чистую чашку.

– Ничего, не беспокойтесь, так тоже можно, – вежливо заверил мистер Тодхантер. Однако его мнение о Фарроуэе, которое неуклонно снижалось с тех пор, как он вошел в эту комнату, упало еще на пару дюймов. Человек, который обольщается, что в чашку сначала наливают заварку, а уж потом кладут сахар, даже хуже человека, который позволяет жене застилать пианино вышитой дорожкой и наряжать горничную как хористку из кабаре. – Нет, – продолжал он с деланным оживлением, – я не знал, что вы живете на севере. Значит, этот лондонский дом – ваше временное пристанище?