Мешок с неприятностями - Марина Серова Страница 16

Я чувствовала себя отвратительно. Падре Леопольд, невиннейшая душа, арестован — пардон, задержан — из-за меня по подозрению в убийстве женщины, которую он обожал!

А этот негодяй оказался еще большим негодяем, чем я думала! Разумеется, это я уже про убийцу С самого начала у меня не вызывало сомнений, что преступник каким-то образом завладел дубликатом ключа от задней двери или очень ловко воспользовался отмычкой. Но только после ночного рандеву с капитаном Папазяном я смогла оценить во всех деталях дьявольский спектакль, разыгранный убийцей. Он не просто обвел беднягу Леопольда вокруг пальца, но ухитрился сделать так, что подозрения пали на самого священника.

Дело в том, что в начале четвертого несколько жильцов из Зеленого переулка, чьи окна выходят прямехонько на задворки шикарных магазинов «тарасовского Арбата», видели, как из церкви вышел… высокий человек в сутане. Он спешил и очень нервничал — это было заметно, что называется, невооруженным глазом. И вообще вел себя странно: запирая дверь, долго возился с ключами, ронял их, озирался, шарахнулся от мальчишек, которые стреляли во дворе пистонами… Словом, если бы этот человек только что зарезал женщину, он не мог бы вести себя более адекватно, как выразились бы мои друзья-журналисты.

По мере того как Гарик рассказывал детали, даже я перестала реагировать на задержание священника «неадекватно». При таких убойных показаниях не то что милиция — сам святой Франциск не отпустил бы падре с миром!

— Погоди, Гарик, — ухватилась я за соломинку. — Но ведь люди не опознали Леопольда, так? Они и не могли его опознать, потому что это был не он!

— Не опознали, да. Свидетели видели человека в черной сутане и в черной шляпе. И только. Было далековато, к тому ж они смотрели на него сверху — из окон. Словом, лицо видеть не могли. Но все трое уверены, что человек в сутане был скорее высок, чем среднего роста. И еще одна бабуля клянется, что на носу у него блеснули очки.

— А что сказали те пацаны, ну, с пистонами? Они же были рядом.

— Пацаны… — Гарик развел руками. — Да ничего они не сказали, в том-то и фикус-пикус. Их пока не нашли.

— Чего-чего?! Ты это серьезно, капитан?

— Серьезней не бывает, Таня-джан. Похоже, то были какие-то чужие мальчишки, пришлые. Это ж центр, сюда шпана со всего города прет. Накупят стреляющего барахла — и ну пугать бабушек да девчонок. Дурачье! Я б за такие шутки ноги вырывал из одного места.

— Погоди, погоди, Гарик. А ты случайно не знаешь… Нет, это было бы слишком дьявольской выдумкой!

— Ты про что?

— Ты случайно не знаешь, что свидетели заметили раньше, а что потом: человека в сутане или мальчишек с пистонами?

— Дорогая, Гарик Папазян знает все. Только происходит это вовсе не случайно, заметь себе. Сначала были мальчишки, однозначно. Их не столько увидели, сколько услышали. Поэтому жильцы и кинулись к окнам, что во дворе начались содом и гоморра. Кое-кто даже подумал, что это очередная разборка: местечко-то тихим не назовешь, сама понимаешь… Постой, а почему ты спросила?

В глазах Папазянчика загорелись хищные огоньки, так хорошо мне знакомые: он ухватил за хвост чужую мысль и собирался ею попользоваться как своей:

— Ты думаешь, что этот тип… Что он сам организовал весь этот шум, чтоб не остаться незамеченным?

Вай-вай-вай, Таня-джан… Круто!

Да, я так думала, и капитан был вынужден согласиться: на случайное совпадение все это мало похоже.

Впрочем, Гарик остался верен себе, заявив, что и сам, разумеется, «въехал» бы, если б это было «его дело».

Но следователь по особо важным делам из городской прокуратуры Морозов вообще имеет манеру «бить милицию по рукам», и в частности, с капитаном Папазяном из уголовного розыска у него сложились «особо вражеские» отношения. Поэтому «лучшему сыщику всех времен и народов» нет резона тратить свои таланты там, где их не оценят. И он не стал бы этого делать, если б ему не почудилось, что из дела об убийстве в католической церквушке торчат «ушки» одной хорошо известной ему особы, которая козыряет лицензией частной сыщицы, вместо того чтобы смириться с бабской долей и козырять совсем другим местом. Вот завернул!

Промолчать я не смогла и ответила в том духе, что успеваю козырять и тем и другим, хотя откуда об этом знать какому-то там капитану.. А вообще-то стоило бы воздержаться от такого алаверды — в виде «дружеской гадости».

Утро оказалось чересчур близким и потому — тяжелым. А меня ожидали необыкновенно увлекательная работа весовщицы и тяжелые заботы трудов сыщицких. Я невольно морщилась, вспоминая прошедшую ночь. Бог с ним, с Гариком! О нем я подумаю послезавтра, когда закончится «фора», которую он мне дал.