В Париж на поминки - Назим Зейналлы Страница 16

Хмуро покосился на рядом сидящего француза, указательным пальцем постучал по голове и мрачно уточнил:

− Он был больным и полностью недееспособным президентом. Всё это скрывалось от широкой публики, а все решения за него принимала его драгоценная жена.

Затем, показав рукой на француза, сказал:

− Посмотри на этого, кофе пьёт. Плюгавый! Разве такой сможет воевать. Мы за них воевали и во второй мировой.

Тот понял, что снова говорят о нём замер. Затем поправил на шее красную бабочку встал между нами и тихо сказал:

− Мёсье.

Леонид обхватил его своими большими руками и мягко прижал его к себе. Месье крякнул и стих.

− Вот так хорошо. А теперь изложи свои претензии, можешь и письменно, но желательно на английском.

Дальше их продолжительный диалог продолжался на англо-французском языке. Время от времени они поворачивали свои возмущённые лица в мою сторону, ища у меня поддержки. Я, конечно, ничего не понимал, но видно было, что храбрый француз, попавший в объятия Леонида, так просто не собирается сдаваться. Устав слушать их наскоки друг на друга, я разрешив себе немного расслабиться, похлопал пустой кружкой по стойке. Бармен быстро всё понял, добродушно улыбнулся и принёс три бокала пива. Мы поняли, их рты можно было закрыть только бокалами, полными пива. Пиво было холодным и вкусным. Француз вежливо, но твёрдо отказался пить. Выяснилось, что зовут его Зейд.

− Да он араб. Можешь плюнуть мне в лицо. А смотри, как маскируется под француза и ещё защищает этих пи…

Вовремя остановился, взял бокал со стойки, другой передал Зейду, не выпуская его из объятий, одним глотком отпил полбокала, не ожидая, пока пена осядет, и продолжил:

− Обвиняет нас, что мы “грубые и интеллектуально недоразвитые, самодовольные”. Может быть, мы немного самоуверенные, это да, с этим ещё можно согласиться. Зато мы самые дружелюбные и общительные. Правда шумные, с этим тоже где-то соглашусь, но зато мы не такие надутые как они, − и кивнул в сторону окна. − Лягушатники!

Затем нагнулся к Зейду и махнул рукой:

−Ты чего их защищаешь,“осколок колониальной державы”? Что тебе до этой “страны утончённой культуры”, где едят улиток и лягушек.

Развернулся, отхлебнул пива и, прищурив один глаз, прибавил:

− Он ещё не знает, что сказал великий американец Марк Твен о Франции! Если бы слышал, то, наверное, поседел бы от пяток до макушки.

Араб из Франции и еврей из Америки − но видно всё так устроено, что эти два народа ещё долго будут в противоборстве. Хотя, как будто, родственники и жили в Арабском халифате в мире и дружбе тысячелетиями. Но, видно, всё хорошее забывается, уступая место желанию нажиться за счёт другого. Я попрощался с семитами и раздумывая о всё меняющемся мире, поспешил в свой отель на площади Терне. Шёл по вечернему городу и старался не думать о Николь. Роман замер, так и не получив продолжения. Ещё в баре я несколько раз вынимал визитку из кармана и снова клал обратно. Площадь Согласия осталась позади, впереди виднелось большое здание с колоннами. Не доходя до него, свернув налево, я быстрыми шагами пошёл по улице со сложным двойным названием. Народу, на удивление, было очень мало, виднелись лишь одинокие прохожие. Минут через двадцать, на другой стороне тротуара перед двухэтажным зданием показались несколько солдат в белых перчатках, голубых брюках и с красными перьями на фуражках. Помахав карабинами в воздухе, двое из них встали по бокам от арки с колоннами и застыли. Я тоже остановился. Над входной аркой колыхался большой трёхцветный флаг. Это была резиденция президента Франции, легко узнаваемая и неоднократно виденная нами во многих фильмах. Поглазев немного на них, прошёл быстро площадь, которая читалась как Бово и, пройдя по улице, из названия которой я понял только одно слово Оноре, вскоре, к своему удивлению, оказался на площади Терне перед нашим отелем.

Фуада, как и ожидалось, в номере не было. Пройдясь по комнате, открыв дверь, вышел на балкон. Вечерний город был слабо освещён, и только у входа в метро, где было относительно светло, виднелись несколько человек. Часы показывали уже десять, когда раздался осторожный стук в дверь, и со скрежетом повернулась бронзовая дверная ручка. За дверью стоял, переминаясь с ноги на ногу, ”долгожданный” Фуад, из под вельветовой рубашки выглядывала серая футболка с надписью “Love Louvre”.

− Прошу вас. Проходите, любитель тонкого искусства. Футболка ничего, идёт твоему цвету лица.

Он стоял неподвижно, уставившись в меня. Затем издал какой-то нечленораздельный звук.

− Фофа, с тобой всё в порядке? Чего мычишь как немой? Я… мы же собирались на Парижский мотор-шоу!

Вдруг за его спиной что— то зазвенело, потом задвигалось и произнесло непонятные слова “моси-моси”. Я отодвинул его и увидел нашу японочку с букетом цветов, говорящую по мобильному телефону. Она стояла согнувшись, и я разглядел сверху только капну рыжевато − русых волос цвета спелой ржи.

Я приподнял брови и поморщился:

− Вот так сюрприз. А это чудо что здесь делает?

Он, краснея и волнуясь, стал путанно и сбивчиво объяснять:

− Да, мы ходили по ночному Парижу…. Оказывается, у японцев сегодня день любования полной луной, нужно сидеть на улице, искать зайцев на луне и петь. Мы пели “Picture of the moon”,вернее, она пела, а я подпевал. Потом мы решили зайти сюда…

− Добро пожаловать, зайчики, − сказал я и взглянул на часы − Извините, вы пожаловали только за тем, чтобы мне это сообщить?

− И ещё, луна приносит счастье. В этот день японцы едят пончики в форме полной луны. Надеюсь, ты меня как друг понимаешь? − спросил он растерянно.

− И что, − насмешливо сказал я, когда он замолк на мгновение. − Я ничего не понимаю. Может, японцам и приносят счастье какие-то зайчики на луне и пончики. Но при чём тут я?

− Представляешь, у японцев, когда в небе падают три звезды, нужно загадать желание, и оно непременно исполнится. Я загадал, что у нас всё будет о’кей.

− Звездочёт! Всё это сентиментальная дребедень. Я понял куда клонишь, не утруждай себя.

Фуад подавленно молчал, пряча за спиной продолжающую говорить по телефону Юсико. Он понимал, что я взгромоздился на своего «любимого конька» и не скоро с него слезу.

Я тоже решил помолчать и с усмешкой разглядывал их.

− Чего она курлы — мурлычет, сейчас всех разбудит. Чего вытаращил глаза и молчишь, как египетский сфинкс? − затем поинтересовался. − В сети любви попал?

Фуад, весь мокрый и красный, старался что— то ответить, но я его сразу перебил:

− Скажи, зачем я привёз тебя сюда, чтобы ты меня из номера гнал. Ты же не думаешь, что я уйду среди ночи, и не уговаривай даже. Это бесполезно. Размечтался, − ехидно улыбнулся я и, притворившись великодушным, предложил. − Предлагаю остаться втроём, так и быть, я повернусь к стенке.