Рок-н-ролл под Кремлем - Данил Корецкий Страница 16

– Знаю, – сказал объект вербовки и распрямил спину – впервые за эти минуты.

Они молчали, глядя каждый в свою сторону.

– Дайте мне сигарету.

– Не дам, – сказал Вульф. – Я не для того приезжал сюда с другого конца света, чтобы вредить здоровью спортивного молодого человека. Это непедагогично.

Молодой человек сгорбился, воткнув руки как можно глубже в карманы куртки. Американец обращался с ним как с дрессированной обезьяной. Хуже – как с подопытной крысой.

И объект вербовки это с горечью понимал. Но сопротивляться не было сил, он был сломлен и раздавлен. Уйти с этого зловещего школьного двора, избавиться от общества страшного иностранца, очутиться наедине с собой, хорошенько все обдумать и найти оправдание себе, какие-то смягчающие вину обстоятельства – больше он ничего не хотел. Только бы его поскорее отпустили отсюда…

– Курить и переживать будешь дома, в общаге, – немного смягчив тон, добавил Вульф. – Можешь даже коньячку опрокинуть или виски, очень рекомендую. Вот, кстати…

Он расстегнул свою сумку с надписью «NY Travel» и достал бутылку с черной этикеткой.

– «Джонни Уокер», причем не рядовой… Тот с красным лейблом, а этот выдержанный – семь лет. Есть еще золотой, зеленый и голубой, но то очень дорогие сорта… Хотел тут девчонку одну угостить, ну да ладно. Держи, это тебе.

– Не надо, – хрипло произнес молодой человек.

– Держи, – повторил Вульф таким тоном, что тот больше не спорил и взял бутылку. Тон сразу изменился.

– Будешь меня слушать, узнаешь вкус и голубой марки. Кстати, она и есть самая дорогая, а вовсе не золотая, как можно подумать, если мыслить шаблонно… Запомни, в нашей работе – да, да, в нашей общей работе, нельзя мыслить стереотипами!

Парень молчал. Можно было подумать, что он рассматривает этикетку, но отсутствующий взгляд опровергал такое предположение.

– Чтобы не было вопросов, спрячешь ее сюда, – Вульф достал из той же сумки обычную сатиновую авоську, какие продаются в московских хозмагах. – Только не надирайся, как свинья. Ты отныне – член очень уважаемого трудового коллектива. Понял?

– Да уж… Я давно все понял… А сейчас только убедился…

– А вот это положи в карман, да не потеряй, – Вульф протянул туго набитый конверт. – Здесь пять тысяч долларов. Дядя Коля обменяет их на рубли по выгодному курсу – хватит и рассчитаться с ним, и свозить Вареньку в Юрмалу или в Пицунду – ведь она об этом мечтает? Купишь ей подарки, модные вещи, чтобы в гарнизоне она показалась красивой и обеспеченной дамой, там это очень важно…

– Да, вы знаете все тайны, что я доверял дяде Коле, – с горечью сказал молодой человек, пряча деньги во внутренний карман куртки.

– Когда я сделаю то, что вы хотите, вы оставите меня в покое?

– Ну конечно! – Кертис Вульф обнял его за плечи. – Если ты сам не захочешь продолжать сотрудничество! Но ты захочешь, поверь мне!

Завербованный агент отстранился.

– Нет уж! Только один раз! Говорите, что вам нужно…

Вульф, прищурившись, посмотрел на далекую бледную звездочку, что первой осмелилась выскочить на прояснившееся вечернее небо.

– А нужно-то всего ничего, – сказал Вульф. – Итак, слушай меня внимательно…

* * *

Когда новый агент ушел, Вульф некоторое время продолжал сидеть в прежней позе – развалившись на скамейке, обнимая левой рукой деревянную спинку. Нет, в его груди не торчала рукоять ножа, как у одного из героев фильма «Место встречи изменить нельзя», который будет снят без малого десятилетие спустя, – и вообще, если сказать честно, Вульф чувствовал себя прекрасно. Рядом с первой звездочкой выскочила вторая, и третья, и двадцать восьмая. Наступил вечер. Вульф прислушивался, но ничего не услышал, кроме обычных городских звуков. Тогда он достал из кармана диктофон, отмотал пленку немного назад и услышал глуховатый голос молодого человека: «Хорошо. Я все понял. Под лестницей. Сделаю…» Запись в порядке. Дело сделано. Можно возвращаться домой. Но прежде чем подняться со скамейки, Вульф еще раз извлек заветную фляжку.

– Хорошая работа.

Он отсалютовал звездам и вытряс в гортань еще несколько капель.

* * *

Спайк лежал без сна поверх простыни, раскинув в стороны ноги. Он вдавливал пальцами глазные яблоки, любуясь пульсирующими черно-зелеными кругами. Он насвистывал сквозь зубы мотивчик из «Порги и Бесс». Он сдергивал простыню с сонного женского тела, брошенного ему сюда в качестве подачки, и считал позвонки на узкой спине. Он выкурил полпачки сигарет и сделал пятьдесят приседаний. Он успел поменять тридцать три позы и отлежать все бока, но сон все равно не шел к нему. Трахнуть еще раз эту соплячку? Вопрос был риторическим: ни желания, ни возможности его исполнить он не чувствовал.

Это нервы. Или нечистая совесть. Он все время ходит по краю пропасти. Этот проклятый Кертис Вульф что-то заподозрил. Дескать, Спайк знает то, что знать не должен… И непонятно, каким рейсом он прилетел… Даже зашел в номер и попросил аспирин, а аспирина не оказалось! И солидного багажа не оказалось тоже! Американец без аспирина и большого чемодана – это все равно что русский в смокинге и без бутылки водки! Это очень, очень подозрительно! Американец в таком положении может оказаться только тогда, когда он агент Кей Джи Би по кличке «Американец»! Когда он уже три года живет в Москве и два из них находится на крючке Кей Джи Би! И когда он по внезапному приказу бросает свою квартиру на Юго-Западе – она же корреспондентский пункт журнала «Таймс», и, изображая только что прибывшего туриста, шпионит за своими соотечественниками! Добром это не кончится! Надо поговорить с этим Сшагховым, чтобы его не выдергивали так неожиданно! И вообще, он уже отработал свои прегрешения!

В половине третьего, когда он всерьез подумывал, не постучать ли ему головой в стену, чтобы вымолить хоть два часа забвения, – в коридоре вдруг послышались шаги. Спайк замер. Шаги энергичные, уверенные и громкие. Мужские. Наверняка не горничная и не загулявший интурист. К тому же там шли как минимум три человека. Какое-то очень неприятное воспоминание исказило черты лица Спайка и заставило его вскочить с кровати, подальше от этой угловатой тинейджерки с ее позвонками, длинными тонкими ногами, маленькой грудью и прочими прелестями, окутанными густым духом советского шампанского. Он очутился в прихожей, завернутый в простыню и дрожащий, как с перепою. «А я что, – еле слышно бормотал он по-английски, – я здесь ни при чем, я гражданин Соединенных Штатов…»

Но шаги проследовали дальше. Да и потом, сейчас ему нечего бояться! Спайк взял себя в руки, достал из пачки сигарету, сунул ее в рот и принялся остервенело жевать фильтр – курить он уже не мог.

Дальше по коридору находились комнаты 87, 88, 89 и 90. Роберт Кинселла, Эдвард Файн, Кертис Вульф и какой-то натурализовавшийся кореец, фамилию его Спайк так и не смог запомнить.

Остановились. Спайк, приподняв дверь, чтобы не скрипела, чуть-чуть приотворил ее. Буквально на полсантиметра. Трое мужчин в штатском стояли напротив 89-го номера, три широкие спины, обтянутые грубой шерстяной тканью в полоску. Значит, Вульф. Странно. Из этой четверки Вульф казался ему самым, как бы это сказать… лояльным, что ли. Даже фарцовщикам ничего не продавал… В чем он провинился?