Роковая роль - Елена Топильская Страница 16

Мы старательно доели угощение, а Сашка с удовольствием допил коньяк.

— Спасибо, — сказал он. — Коньяк божественный.

Интересно, подумала я про Бурова, человек он тут новый, а ему уже кто-то коньячку подкинул, ворованного с подъездных путей. С чего бы это? За какие заслуги?

— Это я когда проставлялся на новой работе, начальник принес. Мигулько. У вас тут дело какое-то было по хищению коньяка, он сказал, что ему следователь отлил маленько.

Да, в это я готова была поверить. Когда Лешка направил дело по хищению коньяка в суд, вещдоки в виде ста десяти литров коньяка остались у нас, потому что суд не брал. Не взяли коньяк и после того, как расхитителей осудили. Лешка добросовестно пытался сдать коньяк обратно на винзавод, ему грубо отказали. Зоя требовала освободить камеру вещдоков. Тогда Горчаков договорился с гидролизным заводом, что злосчастный коньяк, поскольку он неизвестно откуда и без сертификата качества, примут по три рубля за литр, и повез его с оперативниками сдавать. Часть коньяка была в бутылях, с ней он разобрался очень быстро.

Сложнее было с тем коньяком, который, по старой доброй расхитительской традиции, закачивали в кислородные подушки.

О том, как происходила сдача материальных ценностей, мне рассказывали опера, нуждавшиеся после увиденного в серьезной психологической реабилитации.

На гидролизном заводе их проводили в какое-то помещение с бетонным полом и стенами, из мебели там были деревянный стол и лавка. Работник завода поставил перед ним ведро и удалился. Предстояло из кислородной подушки выдавить коньяк в ведро. Сначала они выдавливали его по очереди, опираясь на воспоминания о фильмах из колхозной жизни, — как доярки дергают коров за сосцы, обеспечивая вечерний надой. После часа напряженной работы выдоенный коньяк едва покрыл дно ведра. «Так дело не пойдет», — решил Лешка и призвал на помощь следовательскую смекалку: он положил кислородную подушку на лавку, сел сверху, и стал прыгать на ней, ожидая, что коньяк под давлением его массы польется через трубочку струей. Прыгал он так недолго, на глазах у изумленных зрителей подушка выскользнула из-под его седалища, Лешка, потеряв равновесие, дернул ногой и задел ботинком ведро. Оно покатилось по бетонному полу, разлившийся из него прямо под ботинки оперов коньяк медленно впитывался в пазы между бетонными плитами, у оперативников в глазах стояли слезы…

Очухавшись, следователь Горчаков отказался от продолжения сдачи коньяка на гидролизный завод в качестве сырья, велел оперативникам погрузить оставшиеся емкости в машину и, доехав до РУВД, широким жестом подарил им все содержимое этих емкостей. В тот же вечер коньяк был успешно выдоен сотрудниками РУВД в надлежащую посуду, а дело пошло так споро, потому что трудились они с душой, для себя, а не для дяди. Да и подумать грешно — отличный коньяк, практически неразбавленный, сдавать как сырье!.. Вот с тех пор все праздники в нашей милиции не обходились без хорошего коньячку. Но я думала, что напиток уже давно кончился; ан нет, у Мигулько, оказывается, пара-тройка литров завалялась.

Видимо, он, не будучи уверенным в том, что коньяк еще можно употреблять по прошествии такого длительного времени, подарил его новенькому.

Нет, коньячок еще вполне. Буров пьянел прямо на глазах. Выражалось это не в том, что он падал в колбасу или лепил бессмыслицу. Нет, он был вполне адекватен, но лицо его становилось все мрачнее с каждой секундой, он все больше погружался в себя и все больше напрягался — то ли злился на что-то, то ли испытывал страх. Во всяком случае, рядом с ним уже было тяжело находиться, это его напряжение раскаляло воздух.

Мы с Сашкой переглянулись, и Сашка поднялся. Я стала искать свалившуюся с ноги туфлю, чтобы встать, но Буров вдруг встрепенулся.

— Ребята, посидите еще, — слова, сказанные умоляющим голосом, не вязались с его мрачным и напряженным видом.

Я наконец влезла ногой в туфлю, и тоже встала, вслед за Сашкой. Буров посмотрел на нас снизу вверх глазами затравленного зверя.

Мне вдруг стало так жалко его; до меня дошло, что ему некуда ехать, что он один, и живет в кабинете, а аккуратно расставленные на полках чайные чашки и свернутое шерстяное одеяло — весь его скарб. И это стихийное ночное распитие коньяка — попытка забыться в компании людей, которые не знают про него ничего, кроме того, что он сам захотел рассказать.

— Саш, если ты не торопишься, посидим еще?

Сашка изумленно посмотрел на меня, но не стал сопротивляться.

— Ну, если хочешь, посидим.

Мы синхронно уселись назад, на горбатый диванчик. И Бурова, похоже, немножко отпустило напряжение. Но было глупо сидеть просто так, а чай мы выпили и колбасу съели. Пришлось завязать светскую беседу.

— Господа, а что вы думаете по поводу сегодняшнего трупа? — спросила я тоном английской леди, обсуждающей с джентльменами погоду. Мужики встрепенулись, в глазах Бурова зажегся огонек.

— Сначала вскрыть надо, — осторожно заметил Сашка. — Пустые упаковочки от димедрола — это, конечно, хорошо, только желательно убедиться в отравлении антигистаминами. Мало ли…

Я поддержала Сашку. Сколько раз случалось, что установленная при вскрытии причина смерти переворачивала представление о происшедшем. Был в моей практике парень, который подрался с отчимом во время совместного распития спиртных напитков, схватил его за шею и стал душить. Отчим обмяк и захрипел. Парень тут же побежал в милицию каяться, что человека убил. Пришли, осмотрели труп: на шее полулунные ссадины, следы ногтей, от сдавления руками; штаны мокрые — непроизвольное опорожнение мочевого пузыря, характерное для смерти от асфиксии, и прочее, и прочее. Парня сразу в камеру, возбудили дело об убийстве. А через день звонит эксперт из морга, говорит, что дедок умер от острой коронарной недостаточности. Вот вам и асфиксия. Я поинтересовалась, а как же полулунные ссадины и все такое? Эксперт объяснил, что парень, видимо, действительно хватал отчима за шею, но слишком слабо, и задушить никак не мог. Потом я долго билась с парнем. Он доказывал, что это он уморил отчима. Я, говорит, его душил, вот и сажайте меня за это. Я ему заключение экспертизы в нос, а он ни в какую: я убил, и все тут. Не хотел из тюрьмы выходить.

— Саш, давай поинтересуемся мнением свежего человека, — предложила я. — Что думает коллега Буров? Есть тут событие преступления?

Буров помолчал, болтая остатками коньяка в своем пузатом бокальчике. Потом сказал свое мнение. У него была странная манера говорить, избегая взгляда собеседника. Я это заметила еще до того, как он загрузился коньячком.

— Тут есть над чем поработать, — услышала я его негромкий голос. — Если правда то, о чем я думаю, то надо принимать меры.

— А что вы думаете? Или это секрет?

— Секрет, — серьезно сказал он. — Пока. Я немножко подработаю ситуацию, а вы как раз определитесь с причиной смерти. Может, этот молодой — Петр, да? — с поквартирного обхода чего интересного подбросит.