Последний барьер - Дик Фрэнсис Страница 16

Наконец, когда я сделал искусный пируэт и едва устоял на ногах, ухватившись за колонну, Гритс прокричал мне в ухо:

— Дэн, я ухожу, и тебе тоже пора! Если опоздаешь на последний автобус, пешком не дойдешь!

— Чего? — покосился я в его сторону. Рядом с ним стоял синий костюм.

— Давай помогу тебе с ним, — предложил он Гритсу.

— Гритс, дружище, раз ты говоришь — пора, значит, пора.

Мы потащились к двери, синий костюм — за нами. Я усердно спотыкался, так, что чуть не валил с ног Гритса. Сейчас, однако, это в глаза не бросалось — заносило не меня одного, и очередь конюхов на автобусной остановке покачивалась, словно океан в спокойный день. Я ухмыльнулся — в темноте моего лица никто не видел — и поднял глаза к небу. Что ж, сегодня посев прошел удачно, и если жатвы не будет и теперь, значит, все разговоры о допинге — это чистой воды сказки.

Не знаю, был ли я пьян, но на следующее утро голова у меня просто раскалывалась, где-то выше глаз вовсю стучал отбойный молоток. Ничего, искусство требует жертв.

Искрометный проиграл свой заезд на полкорпуса. Я не преминул громко заявить на трибунке для конюхов, что остаток моего недельного заработка пошел кошке под хвост.

В тесном загончике для расседлывания полковник Бекетт погладил свою лошадь по холке и сказал мне:

— Ничего, повезет в следующий раз. Я послал то, что вы просили, посылкой. — Потом отвернулся и возобновил разговор с Инскипом и его жокеем о прошедшем заезде.

В тот же вечер мы вернулись в Йоркшир, почти всю обратную дорогу мы с Гритсом проспали на скамьях в задней части фургона.

На следующий день, как и договаривались, я встретился с Октобером в балке, но новостей у меня почти не было, и разошлись мы быстро. Он, правда, сказал мне, что посланный Бекеттом материал собран молодыми энергичными курсантами из военного училища в Олдершоте, им объяснили, что это упражнение на смекалку и самостоятельность, своеобразный конкурс, и победит тот, кто подготовит наиболее полный и осмысленный доклад о жизни порученной ему лошади.

Возвращаясь в конюшню, я размышлял — как, черт возьми, солидно поставлена у полковника Бекетта штабная работа! Однако когда на следующий день я получил на почте посылку, я просто лишился дара речи. В ней было 237 машинописных страниц в картонном переплете — так выглядит рукопись книги. Этот объемистый труд был создан за неделю! Как же должны были работать эти молодые люди? А машинистки?

Уединиться для чтения было делом крайне сложным: с утра и до поздней ночи я все время находился на глазах. В конце концов выбор мой пал на туалет — там я все-таки смогу сосредоточиться и прочитать мощный фолиант. В ту же ночь я дождался, пока все заснут, прошел в конец коридора и заперся в туалете. Если кто-то начнет рваться, скажу — расстройство желудка.

Дело двигалось медленно: за четыре часа я прочитал только половину. От долгого сидения все у меня затекло, я как следует потянулся, зевнул и пошел спать. Никто не пошевелился. Следующей ночью я собрался продолжить чтение и ждал, пока все улягутся. Четверо конюхов ходили в Слоу и сейчас, сидя в холле, обсуждали прошедший вечер.

— А кто это был с Супи? — заговорил Гритс. — Раньше я его не видел.

— Вчера вечером он тоже был, — раздался другой голос. — Странный какой-то тип.

— А что в нем странного? — спросил один парнишка.

— Да так. — Гритс пожал плечами. — Глаза у него вроде как бегают.

— Будто искал кого, — добавил другой голос.

Справа от меня возле стены стоял Пэдди. Он твердо сказал:

— Вы от этого малого держитесь подальше, да и от Супи тоже. Слушайте, что вам говорят. Хорошего от таких не жди.

— Но этот парень, ну, в ярком таком желтом галстуке, он нас всех пивом угостил, верно же? Разве плохой человек стал бы нас пивом угощать?

Пэдди сердито вздохнул — разве можно быть таким наивным?

— Если бы ты был Евой, ты слопал бы яблоко в первую секунду. Тебе бы и змей не понадобился...

Они еще немножко побормотали, поворчали и разошлись по кроватям. Я лежал в темноте с открытыми глазами и думал: кажется, только что я услышал кое-что действительно интересное. Завтра вечером надо будет идти в бар.

Глаза закрывались, но я, с усилием отогнав сон, вылез из теплой постели, снова прошествовал в туалет и читал еще четыре часа, пока наконец не добрался до последней страницы. Я несколько раз менял позу и сейчас сидел на полу, тупо глядя на вделанную в стену арматуру. Истории жизни одиннадцати лошадей были передо мной как на ладони, и я не мог найти в них ничего общего, ни одного связующего звена. Общего для всех. Иногда что-то совпадало у четырех или пяти лошадей — но не всегда у одних и тех же, — например, модель седла, которым пользовались скакавшие на них жокеи, брикетированный корм или аукцион, где они были проданы. Но надежды мои найти на этих страницах ключ к разгадке испарились полностью. Замерзший и подавленный, я поднялся, размял ноги и поплелся спать.

На следующий вечер в восемь часов я отправился в Слоу. Со мной никто не пошел — все парни сказали, что до получки сидят на бобах, к тому же по телевизору показывали автогонки.

В баре, как всегда по средам, никого не было. Супи вместе с его таинственным дружком, разумеется, тоже. Я заказал пива и стал развлекаться возле доски со стрелками: старался попасть сначала в самый большой круг, потом — в меньший и так дошел до самого центра. Время шло. Я взглянул на часы и уже было решил, что притопал сюда впустую, как вдруг через боковую дверь в бар вошел человек. В левой руке он держал стакан с какой-то шипящей, янтарного цвета жидкостью и тонкую сигару. Смерив меня взглядом, он спросил:

— Ты конюх?

— Да.

— У Грейнджера или Инскипа?

— У Инскипа.

Он хмыкнул. Потом прошел внутрь, отпустив за собой дверь.

— Если приведешь сюда завтра вечером одного из ваших конюхов, получишь десять шиллингов... и бесплатное пиво для обоих — сколько выпьете.

Я изобразил на лице интерес.

— А какого конюха? — спросил я. — Любого? Многие и так придут сюда в пятницу.

— Да нет, лучше, пожалуй, завтра. Чем раньше, тем лучше, я всегда за это. А какого... давай-ка ты называй их по именам, а я выберу... Согласен?

Надо же выдумать такую глупость! Не хочет спрашивать прямо, боится — вдруг я запомню, что он хотел видеть именно... меня?

— Ладно. Пэдди, Гритс, Уолли, Стив, Рон, Дэн, Майк...

В глазах его мелькнула искорка.

— Дэн, — выбрал он. — Вроде бы подходящее имя. Приведи Дэна.

— Дэн — это я, — сказал я.

На какую-то секунду его череп покрылся складками, а глаза недовольно сузились.

— Ты что, — рявкнул он, — комедию вздумал ломать?!