Успеть раньше смерти - Алексей Макеев Страница 16

– Это ты? Где ты пропадал? – спросила она. – Я думала, ты в комнате, но не нашла тебя там. Где ты был?

– Так, интересовался кое-чем, – ответил Гуров. – Как Булавин? «Скорую» вызывали?

– Он наотрез отказался от «скорой». Мы с Ириной едва заставили его принять лекарство. Дело ведь еще в том, что он выпил. Ирина говорит, слишком много для него. Иногда он перебирает, но потом сильно болеет. А тут еще эта сцена на кладбище... Кстати, что там случилось? Эраст молчит, как рыба.

– Скажем так, кое-что его расстроило, – сказал Гуров и глянул по сторонам. – Я все тебе объясню, но лучше сделать это с глазу на глаз. А пока я хотел бы поговорить с Булавиным, если ему стало лучше.

– Это невозможно, – покачала головой Мария. – Он только что заснул. Не будить же больного человека.

– Да, будить ни к чему, – согласился Гуров. – Жаль. Разговор важный. А что делают остальные?

Мария неопределенно мотнула головой.

– Ирина присматривает за мужем. Волин развлекает Ирину. Водянкин заперся у себя в комнате и роется в каких-то бумагах. Владик обрадовался, что про него все забыли, и по-моему, надирается сейчас в зале для гостей. Щеглова я не видела. Прислуга тебя интересует?

– Меня сейчас все интересует, – сказал Гуров. – Здесь происходит что-то непонятное. Мне обязательно нужно переговорить с кем-нибудь. С Булавиным, с Водянкиным, на худой конец...

– Может быть, для начала поделишься со мной? – спросила Мария. – Как-никак я родственница.

– Я в некотором роде тоже, – проворчал Гуров. – И должен добавить – к сожалению. Хочешь обижайся, хочешь нет, но мне все это совершенно не нравится. Если бы я знал, что наш знаменитый родственник...

– Ладно, пошли в дом! – перебила его Мария, решительно поднимаясь. – Я хочу знать все!

Рассказ Гурова был недолгим. Мария, выслушав его, сделалась необычайно серьезной.

– Ты уверен, что на плите было высечено именно его имя?

– До сих пор я не жаловался на зрение, – усмехнулся Гуров. – Да и читать не разучился. Все до последней буквы сходится. Только даты разнятся... На полную идентичность они не решились. Но тут интересно даже не это. Интересно, что кто-то не поленился волочь этот камень на кладбище. И еще более интересно, что кто-то инициировал нашу прогулку туда. Теперь я себя ругаю, что не обратил внимание на то, чья это была инициатива. Полагаю, что мы не случайно забрели на эту аллею. Кто-то намеренно нас туда направил.

– Не нас, а Эраста, – поправила Мария. – Но кто же это может быть? Знаешь, я тоже не помню, кто подал мысль о прогулке. Кажется, эта мысль просто витала в воздухе.

– Мысли просто так не витают. Должен быть кто-то, первым ее высказавший. И мне очень хочется знать, кто это был.

– По-моему, Водянкину очень хотелось прогуляться, – неуверенно сказала Мария. – Но я сомневаюсь, чтобы Водянкин мог подсунуть этот дурацкий камень. Они тут вместе с первого дня. У него просто не было такой возможности. И они друзья не разлей вода.

– Так-то оно так, – кивнул Гуров. – Водянкина я бы стал подозревать в последнюю очередь. Во-первых, имущество друзьям, как правило, не завещают. Так что материальной выгоды за Станиславом Петровичем, скорее всего, не числится. Вряд ли также у него имеется мотив мести. Насколько я понимаю, Водянкин вполне благополучно греется в лучах славы своего заслуженного друга... Для чего же рубить сук, на котором сидишь? Впрочем, нам слишком мало известно. И вообще, строго говоря, это не моя грядка. Хочу предложить им написать заявление в милицию. Если милиция серьезно займется этим делом, если будет проведена экспертиза камня и следов на кладбище, многое прояснится.

– М-да, как-то все нехорошо получилось! – вздохнула Мария. – И вроде бы мы тут совсем ни при чем, а все равно чувствуешь себя неудобно, будто с твоим приездом все эти несчастья и начались... Может быть, и в самом деле уехать? Завтра же, с утра пораньше? Опять же неудобно – нужно попрощаться с Эрастом по-человечески. Тем более что человек в таком состоянии.

– Да я ничего не говорю, – сказал Гуров. – Приличия, разумеется, соблюсти придется. И будем надеяться, что потрясение было не настолько сильным, чтобы сбить нашего живописца с катушек.

– Я уверена, что он переживет это, – заявила Мария. – Вообще-то, насколько мне известно, Эраст – человек сильный. И со здоровьем у него все в порядке. А все эти штучки – приступы, бледность и стоны – просто стиль такой. Он все время играет тонкую натуру, живущую на пределе сил и нервов... Во всяком случае, так мне сказала по секрету Ирина.

– Ах, она так сказала? – поднял брови Гуров. – Это интересно. Возможно, так оно и есть, но все-таки Эраст Леопольдович – человек в возрасте. Тут особенно и играть нечего. Старость, как говорится, не радость. Любопытно было бы побеседовать с врачом, который вчера сюда приезжал. Уточнить, насколько плохо или хорошо у Булавина со здоровьем. Но поскольку это невозможно, я, пожалуй, остановлюсь на беседе с Водянкиным. Как-никак, а он полномочный представитель. Не беспокойся и ложись спать. Я недолго. Надеюсь, сегодня в сад не полезут. Во всяком случае, даю тебе слово, что больше выглядывать в окошко не буду...

Разбитое стекло уже давно вставили, цветочную вазу заменили, и о ночном нападении напоминала только небольшая вмятина в стене напротив окна.

– Да уж, про окна лучше забудь! – согласилась Мария. – Не представляю, что бы я делала, если бы вчера эта железяка попала тебе в лоб!

– Что делала? – посмеиваясь спросил Гуров. – Претендовала бы на мое наследство, вот что!

– Это на те довоенные брюки с заплатами на коленях, что ли? – в тон ему ответила Мария. – Благодарю покорно! Вещь, конечно, уникальная, но как-то не вызывает особенных чувств. От наследства отказываюсь. Мне живого мужа подавай!

– Ладно, пошел! – сказал Гуров, стирая с лица улыбку. – Надеюсь, Водянкин меня поймет.

Огромный дом казался вымершим. Гуров прошелся по пустым коридорам, залитым приглушенным светом, и не встретил ни одного человека. День был слишком утомительным, и все уже, судя по всему, отдыхали. Или делали вид, что отдыхают. Во всяком случае, искусствовед Водянкин еще не спал. Гуров постучался.

Из комнаты послышался шум, будто там что-то поспешно прятали, потом в замке щелкнул ключ, открылась дверь и в проеме появилось недовольное лицо Водянкина.

– Ах, это вы! – не слишком любезно сказал он. – А я, знаете, собирался ложиться. Устал, как собака!

– Извините, но я все-таки отниму у вас пять минут, – твердо сказал Гуров. – У меня очень важный разговор. Это касается Булавина. Мне кажется, ему нужно срочно обратиться в милицию.

Водянкин задумался на секунду, пожевал губами, а потом, не говоря ни слова, впустил Гурова в комнату. Здесь царил абсолютный беспорядок. Больше всего досталось бумагам – они валялись на столе горой: какие-то рукописные листы, листы, отпечатанные на машинке, старые пожелтевшие газеты, географические карты, книги в самодельных переплетах. После всех дневных передряг и обильного угощения искусствовед еще нашел в себе силы заниматься какими-то изысканиями. «Но что он прятал? – мелькнуло в голове у Гурова. – Открыл он далеко не сразу. Значит, у этого тоже какие-то тайны?»