Убийства в монастыре, или Таинственные хроники - Юлия Крен Страница 16

Берта как раз успела, охая, опуститься на стул, когда, к своему ужасу, заметила, как София тронулась с места и направилась в угол комнаты, не спросив разрешения.

— Что это ты задумала, девчонка? — в отчаянии воскликнула она, но даже не предприняла попытку остановить ее, позволив это сделать Арнульфу. София схватила перо. Чернила; которыми она писала, были сварены из чернильного орешка и соли железа, и написанные ею бледно-голубые слова поначалу были еле заметны. Но чем дольше слова оставались на пергаменте, тем темнее становились.

«Я не разговариваю потому, что мне не позволяют писать. Что мне сказать, если меня никто не понимает? Семья моей умершей матери ограниченная и тупая, и моя жизнь пропала навеки».

София писала вовсе не так красиво и старательно, как раньше в монастыре, когда каждая буква превращалась в произведение искусства. Она просто нацарапала слова, охваченная отчаянием и яростью. Ведь она молчала не только из-за тупого, бездуховного существовании у Берты, но и потому, что чувствовала, что сама виновата в своей судьбе. У нее ничего не осталось после ужасного пожара в монастыре и преступлений, ставших его причиной, и не на что было надеяться.

Закончив писать, София почти бросила листок к ногам Арнульфа.

Он небрежно посмотрел на него, прежде чем наклониться к охающей Берте.

— Вам следовало привести ее ко мне раньше! — воскликнул он бодрым голосом, в котором, однако, слышались нотки страдания, будто, ворочая шеей, он испытывал боль. — Загадка-то оказалась совсем простой!

Стоны Берты перешли в кашель.

— Ну и что с ней такое?

— Она движима вовсе не непослушанием, — ответил он, заговорщицки подмигнув Софии. — А, скорее, набожностью, и за это вам следовало бы хвалить ее. Она дала торжественный обет молчать в течение года, ради Матери Господа нашего. Скоро это закончится.

Берта вжалась в стул. София, однако, незаметно топнула ногой, глядя ему прямо в лицо, а потом яростно сверкнула глазами.

— Тихо, тихо, не хочешь же ты заговорить прямо сейчас, — шепнул Арнульф девочке, а после снова повернулся к толстой тетке. — Раз уж вы пришли ко мне, я подумал: почему бы вам не осмотреть мой дом? С тех пор как я похоронил мою добрую Карин, а это случилось более десяти лет назад, моему хозяйству не хватает женской руки. Может, вы согласитесь иногда присылать мне племянницу, чтобы она научилась вести хозяйство? Кому бы она потом ни досталась в жены, благодарить за это надо будет вас и меня.

София снова яростно топнула ногой, а тетка загадочно зажмурилась, не зная, похвалили ее племянницу или оскорбили непристойным предложением.

Но Арнульф даже не смотрел на нее.

— Просто кивни! — прошептал он Софии. — Оно стоит того.

Водоносы тащили тяжелые кувшины, и Арнульф следил за тем, чтобы ни одна капля драгоценного груза не упала на пол. Несмотря на испытываемую боль, его шаг был быстрым, что удивляло не только мужчин, но и Софию.

Уже несколько месяцев она регулярно приходила к Арнульфу, и, хотя теперь знала, что этого человека нельзя мерить обычной меркой, поскольку он обладал многочисленными особенностями, сегодняшнее его волнение показалось ей странным, потому что сильно отличалось от его повседневного поведения.

— Не так быстро! Не так быстро! — сказал он одному из носильщиков, когда тот нагнулся, чтобы поставить глиняный кувшин. Он был заполнен до краев, но не драгоценным вином, а простой водой. Но несмотря на это, движения Арнульфа становились все взволнованнее:

— За каждую пролитую каплю, глупец, ты получишь оплеуху! София и не заметила, как рассмеялась радостно и звонко.

Смеяться в монастыре было строжайше запрещено, а в первые месяцы жизни у тетки Берты у нее не было для этого повода. Но у Арнульфа иногда происходило такое, что заставляло ее не только говорить, но и по-детски хихикать.

— Что вы собираетесь делать с этой водой, почему относитесь к ней так, будто это сокровище? — спросила она, улыбаясь. София знала, что он любит часто мыться. С веселым отвращением он нередко рассказывал, что у одного знакомого купца из-за нежелания мыться появилась чесотка. Он слишком часто ночевал в убогой гостинице, где гости спали вместе с грязными лошадьми в закоптелой комнате и после этого не мылись. Но она так и не поняла, почему он поднял вокруг этого кувшина такую шумиху.

Арнульф охотно ей все объяснял. Все, что касалось ухода за его организмом, который в результате прожитых лет износился и заставлял его иногда думать, что его последний час пробил, обсуждалось очень серьезно и подробно. Когда-то он торговался, чтобы добиться самой низкой цены. Теперь каждая его болячка, казалось, превратилась в товар, который он стремился навязать людям, чтобы те отплатили ему сочувствием. Его голос звучал жалобно, но в то же время в нем чувствовалась гордость, будто рассказ о его костях был таким же захватывающим, как и рассказы о дальних странах.

— Это не простая вода, — многозначительно сказал он. — Она добиралась до меня три дня. В ней искупался монах, которого считают святым. Проще говоря, он не принимает никакой пищи, а только молится. Он наверняка отправится прямо на небо, когда его призовет Всевышний. Я подумал, что избавлюсь от болей, если окунусь в эту воду.

София еле сдержала улыбку. Единственное, что занимало Арнульфа больше, чем страдания его тела, это желание быть чистым. А теперь он нашел средство соединить одно безумие с другим.

— Вы ее сначала подогреете? — спросила она серьезно, поскольку ее обязанностью было не издеваться над ним, а рассказывать о способах лечения, применявшихся в монастыре, и таким образом стать его союзницей в борьбе с болезнями.

Он нахмурил лоб.

— А ты как думаешь, девочка? Могу ли я решиться на такое?

Она сделала вид, что раздумывает, и была в глубине души рада, что он спрашивает ее совета.

После первого ее визита с теткой Бертой Арнульф не был уверен, что София действительно пригодится ему. Сначала они общались письменно, на латыни, и он попросил ее доказать, что она владеет искусством врачевания. К своей радости, он обнаружил, что она умеет гораздо больше, чем просто вытирать пот со лба. Кроме того, ей были известны многие древние рецепты.

Он радостно отбросил перо в сторону, потому что говорил намного быстрее, чем писал, а сказать нужно было многое:

— Слава богу! Знай, девочка, цирюльник в этом городе — настоящий халтурщик. Он варит мази из червей, паучей крови и дерьма от чайки, которые только воняют. Он накладывает повязки, не вскрыв опухоль. А если ему пожаловаться на боли, то он пускает кровь, после чего люди становятся еще слабее. Нет, намного полезнее пойти в церковь и обратиться к святым, хотя я до сих пор не нашел ни одного, который мог бы мне помочь. Конечно, святой Блазий устраняет боль в горле, а что делать, если боль проникает глубже в тело? Тогда, надеясь на исцеление, люди призывают на помощь святого Эразма, но в результате боль добирается до головы. Кажется, будто там кишат черви, — и тогда мы просим Диониса справиться с ними. Но стоит ему освободить от боли лоб, как начинает чесаться язык. Тогда мы начинает молиться святой Катерине. Но когда ты уже перед всеми святыми зажег свечи, боль переходит в пятки, а кто из святых исцеляет ноги? Нет, мне определенно нужен кто-то, кто понимает земное искусство врачевания.