Ад в тихой обители - Дэвид Дикинсон Страница 16

Эндрю Маккена очень кстати для Пауэрскорта оказался в гостиной. Снаружи по стеклам хлестал ветер, ступени каменной лестницы заливало потоками дождя. Детектив бросил внимательный взгляд на здешнего дворецкого: лет сорока, чисто выбрит, волосы на макушке уже начали редеть. А светло-карие глаза испуганны.

— Прежде всего, мне следует признаться вам, Маккена, и всем остальным в доме, что я не друг семейства Юстасов и Кокборнов. Я частный детектив, которого миссис Августа Кокборн наняла вникнуть в обстоятельства кончины ее брата.

— Да, сэр, — затрепетав от ужаса, едва слышно выдавил Маккена. Вот этого или чего-то в этом роде он и страшился всякую минуту после той жуткой ночи. Хорошо хоть этот лорд Пауэрскорт не в полицейском мундире.

— Мы, безусловно, все очень спокойно выясним. Вы не волнуйтесь, — улыбнулся Пауэрскорт, ощутив порыв жалости к дворецкому. — Вы помните, как был одет Джон Юстас, когда вы видели его в последний раз?

— Одет? — растерянно переспросил Маккена.

Похоже, как и доктора, вопрос об одежде застал его врасплох.

— Ну, какой на нем был пиджак или другое верхнее платье? Какая, например, рубашка?

— Да, ясно. Извините, лорд, — кивнул Маккена, приходя в себя. Но мгновенно он опять впал в ужас: ведь Пауэрскорт сейчас от доктора, которому, наверно, задавал тот же вопрос, и, если ответы не совпадут, недолго ждать полиции с наручниками. Почему доктор не предупредил? Почему не предвидел, что могут спросить об этом?

— Он был в коричневом костюме, лорд, — сказал дворецкий дрожащим голосом.

— А рубашка?

После некоторого молчания прошелестело:

— Кажется, серая рубашка, лорд.

— Серая, вы говорите? — задумчиво повторил сыщик (по словам доктора, канцлер был в голубой).

— А вы не помните, на нем были тогда ботинки или туфли?

В наступившей тишине стало слышным тиканье украшавших камин старинных часов. Красневшее на протяжении разговора лицо дворецкого стало багровым.

— По-моему, ботинки, лорд.

Глядя на Маккену и вспомнив гравюру в гостиной доктора, Пауэрскорт увидел на месте несчастной, прикрученной к сиденью жертвы дворецкого, а самого себя — дантистом, нависшим над ним с кошмарными щипцами.

— Ботинки какого цвета, Маккена?

— Коричневые, лорд. Мистеру Юстасу черные почему-то не нравились. Туфли черные допускались, но вот ботинки никогда.

— Я понимаю, — сочувственно одобрил Пауэрскорт. — Теперь, пожалуйста, подробно расскажите про тот последний вечер, который мистер Юстас провел дома. Перед тем как уйти к доктору.

Эндрю Маккена начал повествование, уже звучавшее в отчете перед миссис Кокборн. Эта часть мифа у него была подготовлена отлично. В ожидании новых допросов он репетировал рассказ каждую ночь и даже записал его на трех листах, припрятав текст под половицей.

Пауэрскорт практически не слушал. Он знал. Знал еще недостаточно для выступления в суде, но кое-что уже было известно точно. Двое свидетелей по-разному назвали цвет рубашки и башмаков. И оба отвечавших держались очень неуверенно.

— Вскоре после ужина мистер Юстас удалился в свой кабинет… — старательно бубнил Маккена, будто школьник, лишь вчера зазубривший стихотворение и боящийся не вспомнить очередную строчку. Пауэрскорт тем временем ставил себе все новые вопросы. — Немного позже я зашел узнать, не будет ли каких-то распоряжений, но он сказал, что больше ничего не надо и…

Что же действительно случилось с Джоном Юстасом? Неужели его убил кто-то из них двоих? Убит из-за докторской доли наследства? Пятьдесят тысяч это, конечно, солидный куш, достаточно солидный даже после дележа с сообщником. Маккена — никудышный лгун, но на убийцу не похож. Впрочем, как говорит опыт, убийцы редко выглядят убийцами.