На все четыре стороны - Елена Арсеньева Страница 16

В это мгновение кто-то сильно толкнул Алену, и она чуть неупала, едва удержав на руках Лизочку. Пришлось отвернуться, и она так и непоняла, почудилось ей или Руслан в самом деле выдернул из груды мусоразеленовато-сиренево-белесую листовку, которую Алена туда бросила несколькокарусельных кругов, несколько танго тому назад.

Тут уж нашу героиню охватил самый настоящий неконтролируемыйужас, и она кинулась со всех ног через боковые ворота, помчалась вниз, вниз, кбульварам, не обращая внимания ни на лотки с мороженым, ни на промелькнувшиймимо скверик Анверс, в котором такие чудесные горки, и песочницы, и качели, ивсе, что детской душе угодно… На ее счастье, укачавшаяся-таки Лизонька малообращала внимания на жестокий обман — лишь сонно глазела по сторонам, а потомсклонила голову на плечо Алене и уснула, проснувшись лишь около самого дома.

Так что к обеду они не опоздали.

Лизонька так устала, что даже не заметила, как съела двекотлеты и снова уснула — на сей раз в своей кровати. Прилегла и Марина. Аленедо смерти хотелось последовать их примеру, однако на золоченых антикварныхчасах в гостиной пробило два, и она засуетилась: как бы не опоздать вбиблиотеку!

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ЗОИ КОЛЧИНСКОЙ

Да, я уснула, к тому же так крепко, что даже не слышала, какв камере воцарилась обычная утренняя суета, — как все вставали,переговаривались, переругивались, справляли утренний туалет (у нас все оченьделикатно относились к отправлению естественной надобности и отворачивались,мужчины и женщины, если кто-то подходил к параше). Проснулась лишь тогда, когдаза дверью завозились охранники, которые дважды в день приносили бачок с едой.

Едой у нас была овощная баланда, которую оставляли нам вбачке. А спустя полчаса охранники приходили за бачком снова. В бачке былбольшой уполовник, которым седой историк наливал баланду по мискам. Почему-тоименно он был назначен раздатчиком пищи, наверное, за свой изрядно-такиотстраненный вид. Казалось, человек, имеющий такой потусторонний облик, чужогоне возьмет, на лишнее не позарится… Собственно, так оно и было. В овощидобавляли перловку, так что еда, в общем-то, была сытная, хоть и скудная,унылая. Хлеба, кислого, сырого, тоже было мало. Никому с воли ничего непередавали, это было запрещено большевиками. Словом, завтрак, обед и ужин былиу нас в камере временем святым, все относились к еде истово и исподтишка, а ктои откровенно, косились, не съел ли кто-то больше. Все вечно были голодны…

И вот, едва приоткрыв глаза, наблюдаю сцену: тюремщикиставят посреди камеры бачок с баландой, потом велят всем приготовить посуду.Все мигом полезли на нары и вытащили свои миски и ложки, которые не знали нигорячей воды, ни мыла, но всегда блестели чистотой, потому что были вылизаны доблеска. Моя соседка-воровка достала свой прибор и мой, поскольку я лежала наполу, а не на нарах. В результате все показали свою посуду — кроме Малгожаты,которая тоже, как и я, едва проснулась и еще не вполне осознала, где находится.

— А ты что ж? — спросил тюремщик, глядя на нее исподлобья. —Ты посуду покажи.

— Нема, — пробормотала она по-польски, но тотчас перешла нарусский язык:

— У меня нет.

— Как же это тебя в камеру определили, а посуды не дали? —не поверил тюремщик, который на дежурство заступил только с утра, значит,принимал эту незнакомку на тюремный постой другой человек, его сменщик. —Может, тебя и на довольствие не определили? Ну, коли так, будешь голодом сидеть,пока начальник не придет и не прикажет тебя кормить.

— А когда он придет? — робко спросила Малгожата.

— Ну, когда… — почесал в затылке, сдвинув на лоб форменнуюфуражку, тюремщик. — Они нам не докладывают. Может, сегодня, а может, и завтра.Тогда и скажут ему, так, мол, и так…

— Как же мне быть? — ахнула Малгожата. — Что же мне,голодной оставаться, пока начальник не придет?

— Видать, так, — развел руками тюремщик.

Малгожата скользнула глазами, полными слез, по нам всем,стоящим с мисками и ложками в руках, и с умоляющим выражением обратилась кнашему неподкупному раздатчику. И вдруг его сухое, насмешливое, желчное,востроглазое лицо словно бы растаяло, как если бы оно было не лицом, а какой-тососулькой, и эта сосулька на наших глазах обратилась в лужицу воды. И мы всесмекнули, что он сделает: нальет нам не по полному уполовнику, а чутьнедочерпнет, а оставшееся на дне отдаст женщине.

К несчастью, понял это и надзиратель.

— А ну-ка! — сердито выкрикнул он. — Ну-ка! Не баловать!Начинай раздавать пищу, и ежели хоть что останется на дне, я тя живо определю вкарцер, на сухую голодовку на пятеро суток! А то и под расстрел пойдешь запопытку к бегству!

Историк вздрогнул, бросил острый взгляд на тюремщика и,кивнув, взялся за раздачу. У него было какое-то необыкновенное чувство меры,все всегда получали строго поровну. Взмах черпака — отойди! Взмах черпака —отойди!

Тюремщик следил за ним особенно пристально, дождался, покабачок опустел, подхватил его и, бросив злорадный взгляд на новую узницу, сделалзнак товарищу открыть дверь. Они ушли, дверь захлопнулась, лязгнул засов,удалились тяжелые шаги по коридору, и тут — господи боже, никогда такого невидела! — все, как один, мужчины, обитатели нашей камеры, протянули свои мискиновой узнице!

Да, знаете, забросать красавицу охапками цветов — это оченьгалантно, возвышенно и все такое. Но отдать скудную еду, жалкую порцию, котороймы ждали, как манны небесной, которая одна только поддерживала нашесуществование и составляла смысл тюремного бытия так же, как мечта о свободе, —в этом было нечто большее, чем галантность, что-то настолько щемящее, что у меняна глаза навернулись слезы. Я кое-как сморгнула их и устремила взгляд навиновницу великого события.

Первый раз я рассмотрела Малгожату… Она оказалась довольновысокого роста и необычайно тонка в кости. Изящество ее фигуры было совершеннонеобыкновенное, и это при том, что она обладала высокой грудью и довольноширокими бедрами. Пеньюар ее был пронизан светом (ставни на наших окнах ужеоткрыли, и в них вливалось солнце), и каждая линия ее прекрасного тела былавидна отчетливо. Казалось, будь Малгожата обнажена, она не могла бы вызватьбольшего ошеломления, восторга, негодования. Кудрявые каштановые волосы,великолепные брови, огромные синие глаза, рот, напоминающий цветок… Она была неправдоподобно красива!