Балканский синдром - Чингиз Абдуллаев Страница 16

– Именно этим я сейчас и занимаюсь, беседуя с господином Бачановичем, – напомнил Дронго.

– В таком случае успехов вам, – поднялся Вукославлевич и быстро вышел из кабинета.

– Пусть почувствует, как сильно они меня прессовали, – со злорадной улыбкой произнес Бачанович.

– Вы учились с ним вместе? – спросил Дронго.

– Да, в одной группе на юридическом факультете. Он был нашим старостой и учился лучше всех. А потом успел еще защитить диссертацию. Петр всегда был лучшим в нашей группе и первым занял такой важный пост.

– Вы тоже считаете, что я напрасно «выгораживаю» Зорана?

– Я считаю, что вы слишком самоуверенны. А если окажется, что это он каким-то образом причастен к убийству? После одного-единственного разговора составить себе мнение о человеке! Боюсь, ваша самоуверенность вас подведет.

– Это не самоуверенность, Бачанович, это мой опыт. Двадцатичетырехлетний молодой человек вырос во вполне обеспеченной и интеллигентной семье. Его дед сейчас вице-спикер хорватского парламента, а мать достаточно быстро вышла замуж за известного врача, с которым живет уже шестнадцать лет. И мальчик рос в такой семье. Последние годы он учился в Германии. И вы хотите, чтобы я поверил, что такой молодой человек мог хладнокровно спланировать и осуществить убийство своего отца?

– Я не говорил про убийство. Я сказал, что он мог быть каким-то образом причастен. А если мы его выпустим, то обратно уже не получим.

– И тем не менее я бы предложил рискнуть. Он и так достаточно потрясен смертью отца, чтобы еще так долго держать его под домашним арестом.

Бачанович промолчал, решив дальше не спорить. Они уточнили еще несколько моментов по протоколам допросов, и в десятом часу вечера бывший руководитель следственной группы наконец уехал домой. Когда он ушел, Орлич тяжело вздохнул.

– Он очень самолюбивый человек, и ему непросто соглашаться с вашими методами работы. Многие годы он считался одним из лучших следователей в нашей стране.

– Думаю, что он и сейчас один из лучших, – задумчиво произнес Дронго, – но профессия наложила на него свой неизгладимый отпечаток. Он стал подозрительным, нетерпимым, болезненно переживающим за успехи своих товарищей, не соглашающимся ни с чьим мнением, упрямым и жестоким. Все эти частности, накапливаясь, привели его в конце концов к ошибкам, допущенным во время расследования именно этого дела. Что у нас на завтра?

– Утром в десять приедет Даниэла Милованович. Потом в двенадцать мы поедем в тюрьму к арестованному Николичу. В три часа у нас встреча с Недичем, – сообщил Павел Орлич, просматривая свои записи.

– А Петкович и его супруга?

– Они будут в Белграде только завтра вечером, и мы сможем встретиться с ними послезавтра.

– Где они находятся?

– Насколько мне удалось выяснить, супруга Петковича была в Вене, но должна вернуться уже сегодня ночью. У них там учится дочь. А сам Петкович находится на переговорах в Лондоне и завтра вечером вернется вместе с нашей официальной делегацией. Поэтому встречу с ними назначили на послезавтра, я уже предупредил господина Петковича.

– Очень хорошо, – сказал Дронго. – Кажется, мы сегодня засиделись. Идемте ужинать, я вас приглашаю, иначе скоро свалимся от голода и усталости.

В свой номер он вернулся, когда на часах было двадцать минут двенадцатого. И почти сразу раздался телефонный звонок.

– Господин Дронго? – услышал он незнакомый голос, говоривший по-русски, но с характерным сербским акцентом. – Не нужно влезать туда, куда вам не стоит влезать. Это может быть опасно. – И трубку тут же повесили.

Дронго невесело усмехнулся. Прошло только два дня, а он уже нажил себе непонятного врага. Интересно, куда он не должен влезать? Нужно было потребовать у позвонившего более конкретных объяснений. С этой мыслью Дронго и улегся спать.