Умереть на сцене - Ирина Комарова Страница 16

— То есть у жены главного режиссера в театре был любовник? — хмуро уточнил Баринов. Александр Сергеевич, вообще, выглядел недовольным, ситуация ему явно не нравилась. Впрочем, она не нравилась никому из нас. — Один из артистов? И все об этом знали?

— Рестаев не знал, — поморщилась я, — судя по тому, что он этому парню кричал, он считает, что его Галочка святая непорочная, а этот… — Я заглянула в свои записи, которые начала набрасывать в блокнот еще в театре. — Этот Алексей Каретников грязно ее домогался и вообще человек в отношении женщин крайне неразборчивый.

— А тебе как показалось?

— Сложно ответить, я их толком не видела вместе. Но парень, мне кажется, в нее влюблен искренне. Когда они с Чацким свою сцену отыграли, Чацкий сразу ушел куда-то, а этот — он Молчалина играет — остался, терся неподалеку. Галина воды попросила, так он сразу с бутылочкой кинулся. А когда она упала, первый к ней подбежал. Испугался и расстроился он по-настоящему. И в драку с Рестаевым полез…

— Рита, он артист, — тихо напомнил Гоша. — Изображать чувства — это его профессия. А вот то, что именно он подал бутылочку с водой, ты раньше не говорила.

— Хм. А действительно… я как-то не подумала…

— Да ладно вам, — вмешалась Ниночка. — То, что он артист, еще не значит, что он дурак. А самому при куче свидетелей подать бутылку с отравой — это уже верх идиотизма. Кстати, Рита, ты успела отлить немножко?

— Спрашиваешь! — Я достала из сумки маленький пузырек и гордо продемонстрировала его.

— Зачем? — спросил Баринов.

— Ну… — я на мгновение задумалась, — чтобы было.

А Ниночка добавила:

— Сделаем анализ и узнаем, есть там яд или это простая водичка.

— Зачем? — повторил шеф.

— Чтобы знать. Хм, действительно, нам в это лезть совершенно незачем.

— Вот именно. Рита все, что была обязана как свидетель, сделала, подозрениями с полицией поделилась, возможную улику сохранила — и от нас в данной ситуации ничего не требуется. Наше дело — звонки Рестаеву… но сегодня ничего такого не ожидается. Сегодня там и так веселья через край. Даже странно, что Сухарев тебя так рано отпустил.

— Не отпустил, а выгнал, — уточнила я. — Сказал, что свой гражданский долг я уже выполнила, и в дальнейшем моем присутствии необходимости нет.

— Узнаю Евгения Васильевича. — Ниночка закрыла блокнот. — Сан Сергеич, а может, я пошарюсь в Интернете и сделаю справочку на жену Рестаева? Так, чисто на всякий случай.

— Если хочешь, — пожал он плечами. — Рита, с тебя отчет.

— Как я камеру ставила? — уточнила я.

— Нет, полный, обо всех событиях. — Баринов наконец улыбнулся и повторил слова Ниночки: — Так, чисто на всякий случай. И пузырек отдай Нине, пусть оформит как вещдок. Вопросов нет? Тогда рабочий день окончен, все по домам!

Меня подвела привычка всегда выполнять указания шефа буквально. Сказал Сан Сергеич: «По домам» — и я дисциплинированно отправилась домой. А ведь могла бы напроситься к Ниночке или к Гошке в гости… да просто в кино могла сходить, в магазины заглянуть, по улице погулять! Нет, я явилась домой, когда и восьми вечера еще не было! Разумеется, мама ждала меня в полной боевой готовности.

— Риточка, пойми меня правильно, мы с папой не собираемся лезть в твою личную жизнь, но мы просто не понимаем, что у тебя может быть общего с этим человеком? Твой Витя…

Хоть не возвращайся!

* * *

Утром я снова явилась на работу первая и сразу занялась делом. Вообще-то я не очень люблю писать отчеты, но сегодня молотила по клавишам с настоящим энтузиазмом. Быстро расправилась с той частью, которая касалась конкретного, порученного мне задания: установить видеокамеру в кабинете клиента — да и о чем там рассуждать? Пришла, выбрала место, установила. Все. А вот к описанию дальнейших событий я подошла гораздо более серьезно.

Сначала я переписала содержание протокола, который составила для полиции. Потом заново стала припоминать все поминутно, с момента, как две актрисы вышли на сцену. Прикинула, сколько времени прошло после того, как Галина Кострова сделала первый глоток, и до того, как она упала на пол.

— Ты что там, «Войну и мир» сочиняешь? — отвлек меня Гошка.

— Почти. Хочу все, что вчера было, как можно подробнее вспомнить.

— Зачем? — Напарник идеально скопировал интонацию Баринова.

— Как тебе сказать… наверное, просто для себя, чтобы по полочкам разложить. Не знаю, как объяснить, но душа просит.

— Если душа просит, пиши, — дозволил добрый напарник, и я снова погрузилась в сочинение отчета.

Погрузилась — это значит сосредоточилась полностью, не отвлекаясь и не обращая внимания на посторонние звуки. Нет, каким-то краешком сознания я в общественной жизни участвовала: слышала, как коротко ругнулся Гошка, не попавший скомканным листком бумаги в мусорную корзинку, видела, как он встал и вышел из комнаты и даже отрицательно качнула головой в ответ на предложение попить чайку… Какой чай, когда у меня тут разгар действия, и я как раз перечисляю, кто и в каком порядке выбегал на сцену!

Итак, самым первым около Костровой оказался Молчалин, это понятно, он был ближе всех. Вернее, ближе всех была Лиза, но, когда Галина упала, девушка испуганно шарахнулась в сторону… Из-за правой кулисы выбежал помощник режиссера Женя, но тоже подходить не стал, остановился на краю сцены. С левой стороны выпорхнула целая стайка женщин, четыре или пять. Ага, это как раз были те самые подружки, с которыми я потом имела счастье пообщаться. А тогда они столпились в двух шагах от Галины и загалдели, бестолково размахивая руками, не пытаясь даже что-то сделать. В это же время незаметно просочился на сцену Чацкий и сразу подошел к Лизе — обнял ее и начал нашептывать что-то на ушко. Еще двое, немолодых уже мужчин, один в сером костюме, а второй… свитер на нем был приметный, из толстой пряжи, ярко-синий, со сложными переплетенными «косами». Явно домашней вязки. А вот брюки… брюки наверняка тоже были — как раз их отсутствие я наверняка бы заметила, но вот ни цвет, ни фасон назвать не могу. Плохо, такая невнимательность недопустима в нашей работе. Быстрым, деловым шагом вышла здравомыслящая Марина… откуда же она вышла, справа или слева? Не из зала, это точно. Из зала поднялись мы с Рестаевым, и следом за нами еще четверо — женщина и трое мужчин. Женщина была в вязаном платье бордового цвета с такими же «косами», как и у мужчины в свитере, — оба изделия явно вышли из одних рук. Мужчины были в джинсах, все трое, это единственное, что между ними было общего. Самый молодой, лет двадцати, не больше, эффектный брюнет среднего роста, в легкомысленной и совершенно не подходящей ни к сезону, ни к погоде гавайской рубашке; второй, постарше, высокий блондин, в черной футболке и яичного цвета замшевом пиджаке, и седой, маленького роста толстяк в нежно-розового цвета рубашке и серой ветровке…

К привычному жужжанию разговора Гоши с Ниночкой добавился какой-то новый шум, точнее, голоса. Я прислушалась, но разобрать ничего не смогла. Новый клиент? Вряд ли, иначе Гошка уже позвал бы меня. Выглянуть, что ли, посмотреть, кто решил нас навестить?