Мой Дантес - Ольга Кириллова Страница 16

Да и о какой страсти может идти речь, если незадолго до свадьбы Пушкин сам признается в послании к П. А. Плетневу: «Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать…»

Чуть раньше он жалуется тому же Плетневу: «Свадьба моя отлагается день ото дня далее. Между тем я хладею, думаю о заботах женатого человека, о прелести холостой жизни…»

Накануне свадьбы поэт откровенничает с Н.И. Кривцовым: «Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступаю, как люди, и вероятно не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей…»

Сопоставив данные, я по иному взглянула и на пушкинские предсвадебные письма, что слал он невесте из Болдина. Они милы, вежливы, порой смешливы, чаще – деловиты, но не более.

Говорят, романтику и силу любви можно проверить всего лишь одной фразой: «Таких отношений, как у меня, ни у кого никогда еще не было». Мог ли Пушкин сказать подобное о своих чувствах к Наталье Николаевне? Думаю, нет. Ведь он женился «без упоения», «без ребяческого очарования», поступил «как люди», как должно было поступить человеку света, перешагнувшему тридцатилетний рубеж.

Об этом говорит и тот факт, что, думая о женитьбе на Гончаровой, Пушкин не чурался и других женщин. И самозабвенно ухаживал, к примеру, за Елизаветой Николаевной Ушаковой, посвятив ей несколько стихов и исписав целый альбом, который впоследствии сын Ушаковой любезно предоставил на пушкинскую выставку 1880 года.

Кстати, именно в этом альбоме находится знаменитый дон-жуанский список поэта, перечень всех женщин, которыми он когда-либо увлекался: имена тридцати четырех дам…

А что же Натали? Была ли она влюблена? К сожалению, мы не можем ничего знать наверняка, ведь нет ни дневников, ни писем того времени. Впрочем, наверняка знать никогда ничего нельзя, но можно догадываться. Судя по документальным крохам, сохранившимся до наших дней, у Натали, как и у любой девушки ее возраста, было то же ЖЕЛАНИЕ любить. И еще большее желание вырваться на волю из-под суровой опеки матери.

По воспоминаниям сестры Пушкина Ольги Сергеевны, родительница Наталья Ивановна держала дочерей в непомерной строгости. Не жизнь, а сплошь ограничения: и говорить то, что думаешь, нельзя, и старших-то надобно почитать без рассуждений, вставать чуть свет, ложиться не позднее десяти, романтических книг, не предусмотренных программой воспитания – не читать, и все время молиться.

По словам дочери Н. Н. Гончаровой А. П. Араповой, «…в самом строгом монастыре молодых послушниц не держали в таком слепом повиновении, как сестер Гончаровых».

К подобному же мнению склонялась и княгиня Долгорукова: «Наталья Ивановна была довольно умна и несколько начитана, но имела дурные, грубые манеры и какую-то пошлость в правилах… Дочерей своих бивала по щекам. На балы они иногда приезжали в изорванных башмаках и старых перчатках…»

Я невольно поставила себя на место будущей жены Пушкина. Да окажись я в подобной обстановке, не раздумывая вышла бы замуж за первого встречного, кто бы ни посватался. Лишь бы скинуть с себя оковы материнского гнета и обрести свободу. Правда, я росла в другом мире. Но, заласканная и любимая родными, все равно стремилась вырваться на волю, движимая природным желанием любить. Любить мужчину.

К двадцати семи годам мне неудержимо хотелось иметь семью, детей, человека, о котором бы я заботилась и, который бы заботился обо мне. Что уж говорить о Наталье Гончаровой. Приданого нет, следовательно, и женихов нет – выбирать не из кого. И вдруг – Пушкин! Не красив, не богат, но известен, умен, да и рода не последнего. Он мог открыть ей совершенно иной мир. И, в общем-то, открыл.

Став женою в восемнадцать лет, Натали покорила свет, буквально произведя фурор в обществе. И подтверждений тому не счесть. Вот, к примеру, что писал А. И. Кошелев – издатель и славянофил, ценивший Пушкина как творца, но не питавший к нему особой симпатии: «Он познакомил меня с своею женою, и я от нее без ума. Прелесть как хороша…»

Но наряду с подобными, были и другие, ревниво-критические замечания. Одни говорили, что она неловка и лишена вкуса, другие, что излишне холодна, расчетлива и не так умна, как должно быть жене великого поэта. Третьи откровенно завидовали. Сколько людей, столько и мнений.

Сам же Пушкин несомненно был доволен женой, гордился ею, по крайней мере в первые месяцы после свадьбы. Судя по письмам, отношения в семье сложились дружески деловые. Но мне кажется, что Натали мечтала несколько о другом. О том, о чем может мечтать молодая женщина ее лет – о безумно страстной любви. Ее-то как раз и не было.

Восторги, восхищение общества, внимание императора и императрицы. Все это безусловно могло вскружить голову. Не могло не вскружить! Попробуйте сами представить себя в подобной ситуации, переложив ее на наши дни. Посмотреть на все глазами обывателя.

Еще вчера вы жили в провинции в семье с довольно жесткими устоями: то нельзя, се недопустимо. А сегодня, став женой известного человека, вы попадаете в число элиты, посещаете приемы в Кремле и выслушиваете комплименты президента. А муж, хоть и радуется вашему успеху, но держится несколько в стороне, занят своими делами, и с большей охотой проводит время с друзьями, нежели с вами. Разве не досадно? Думаю, нечто подобное и произошло с Натали.

К тому же, Пушкин довольно быстро «наигрался в семью» и вернулся к прежним привычкам, что видно хотя бы из послания Н. М. Языкова к брату: «Между нами будет сказано, Пушкин приезжал сюда по делам не чисто литературным, или вернее сказать, не за делом, а для картежных сделок, и находился в обществе самом мерзком: между шелкоперами, плутами и обдиралами. Это всегда с ним бывает в Москве. В Петербурге он живет опрятнее. Видно, брат, не права пословица: женится – переменится!»

Датировано данное письмо декабрем 1831 года, значит, после свадьбы Пушкина и года не прошло.