Пианино из Иерусалима - Анна Малышева Страница 16

Он рассказывал о своих неудачах, жаловался на жену и явно рассчитывал на сочувственное внимание. Александра слушала вполуха. Она вновь и вновь перебирала подробности истории, которую рассказала Ракель. История была очень простой и вместе с тем таила в себе нечто темное, непроницаемое. «Такое случается, это классическая драма – две сироты, недобросовестный опекун… Бунт. Ссора. Но что дальше? Пятнадцатилетняя девочка, музыкантша, берет топор и убивает дядю? Выкапывает в курятнике деньги и бежит с ними? Не в Хайфу, где можно скрыться, откуда идут поезда и автобусы во все концы страны. А в противоположную сторону. В поля. Могила на краю кукурузного поля. Денег не нашли. Это похищение? Или спланированное убийство? Тогда должен был быть либо похититель, либо сообщник. Кто-то же ее похоронил. Его тоже, как я понимаю, не нашли. А может, не искали. Никто ничего не видел. Фотографии пропали – как это понимать? Она взяла их с собой? Зачем?»

Все время, пока художница задавала себе эти вопросы, перед ней стояло лицо Иланы. «Она написала Ракель, что картина имеет отношение к истории мошава. Значит, история Анны ей известна. Она знает, что за комната изображена на картине, что за девушка. И велела привезти «это самое» пианино – указала на инструмент на картине. Это подруга Анны, о которой младшая сестра ничего не знала? Они примерно, должны быть ровесницы. Но почему Генрих так воинственно настроен?»

Александре не удавалось дословно вспомнить того, что говорил ей муж Иланы, когда позвонил во время посадки в самолет. «Упоминал опасность? Нет, неприятности, большие неприятности. Просил оставить себе деньги. Он сказал, помню, “проклятое пианино”. Был вне себя…»

– А вы меня совсем не слушаете, – донесся до нее голос спутника. Александра повернула к нему голову:

– Я все слышу. Просто устала очень.

– Я говорю, что завтра, когда мы управимся с грузом, приглашаю вас на прогулку по Хайфе. И на ужин, конечно.

– Спасибо, – скованно улыбнулась художница. – Прогулки будет совершенно достаточно. Я обычно не ужинаю.

– Вот как вы меня отщелкали. – В голосе мужчины слышалась обида. – А ведь я от чистого сердца приглашаю. Когда еще придется увидеть кого-нибудь из Москвы…

– Вы меня не так поняли, – примирительным тоном произнесла Александра. – Я действительно не поклонница ресторанов. Вот и все.

Ей было неловко, что она так молниеносно отвергла приглашение на ужин. «Будто ханжа и недотрога», – упрекала она себя. Но ей хорошо запомнились наставления Марины Алешиной, предупреждавшей, что поощрять ухаживания Павла не стоит.

– Тогда можно просто посидеть в кафе на пляже, – предложил Павел. – Конечно, в декабре там мало что работает – холодно, ветер… Но есть застекленные веранды при гостиницах, которые выходят к морю. В вашем отеле тоже есть.

– Договорились, – без особого воодушевления согласилась художница. – Только это я вас приглашаю. Вы столько для меня сделали!

– Ни в коем случае, – отрезал Павел. – Вы меня обидите!

«Легко тебя обидеть», – подумала она. Александра избегала так называемых ранимых людей – не потому, что действительно боялась их ранить, а потому, что считала их манипуляторами. Такие люди постоянно напоминали о своей уязвимости, ставили рамки, диктовали условия… И сами верили в свою исключительность. Александра по опыту знала, что такие люди сами ничуть не боятся обидеть кого-то. «Вроде он отзывчивый человек и бескорыстно для меня старается, теряет время… А все-таки мне с ним неуютно».

* * *

В лобби отеля Александра еле-еле рассталась со своим спутником, договорившись, что он будет ждать ее на этом же месте ровно в восемь утра. Глаза у нее слипались, она мечтала только об одном – вытянуться в кровати и погрузиться в глубокий черный сон без сновидений. Но Павел все не отпускал ее. Было видно, что идти ему некуда, и он не торопится остаться один. Жалость боролась в Александре с раздражением. Наконец, она довольно резко попрощалась и пошла к лифту не оглядываясь. Зайдя в кабину и нажав кнопку, художница бросила последний взгляд в холл. Павел стоял на том месте, где она его оставила, и смотрел на нее все время, пока медленно закрывались дверцы кабины.

В номере ее встретил ослепительный мертвенный свет люстры, отраженный белыми стенами, белой кроватью, белой блестящей плиткой на полу. Александра зажмурилась и, нашарив выключатель, погасила люстру. «Разве я ее включала? – пыталась она припомнить, почти на ощупь продвигаясь к чайному столику, на котором стояла настольная лампа. – Наверное, горничная включила и забыла».

Загорелся мягкий свет под белым матовым абажуром. Дизайнер – если только он был – явно обожал белый цвет. Он не утруждал себя поиском контрастных цветовых пятен – Александра разбавила бы эту больничную белизну красным, лиловым, золотом… Белое-белое внушало ей тревогу, напоминая о болезни, о смерти, о чистом холсте, бросающем вызов художнику…

Над балконной дверью надулась и опала белая занавеска. «Она и балкон не закрыла, – Александра переступила порожек и вышла на балкон. – Я точно закрывала».

Набережная, унизанная поддельным жемчугом фонарей, тянулась в обе стороны и казалась бесконечной. В темноте тихо рычало море. Сон, так манивший Александру, внезапно прошел. Ей хотелось выйти в город, пройтись по незнакомым улицам, выпить кофе в каком-нибудь крошечном заведении на один-два столика – во всех городах мира, где ей случалось бывать, она предпочитала такие грязноватые забегаловки дорогим ресторанам, куда ее приглашали на деловые ужины солидные клиенты. Александра боролась с этим искушением, понимая, что прежде всего ей нужно как следует выспаться… В комнате глухо зазвонил телефон, оставленный в сумке. Она поспешила за ним.

Звонила Илана. Александра, сама себе удивляясь, помедлила пару секунд, прежде чем ответить. Ей вспомнилась Ракель Хофман. «Ей Илана сказала, что не любит говорить по телефону».

– Да, я слушаю! – сказала она, наконец ответив на звонок.

– Как успехи? – без предисловий поинтересовалась клиентка.

– Все идет отлично, – бодро заверила ее художница. – Мы были в Вифлееме и видели пианино. Завтра утром везем его в порт, отправляем. И я передала Ракель Хофман картину. Так что, не беспокойтесь…

– Кто это «мы»? – изменившимся голосом осведомилась Илана. – Кто еще занимается моим делом?

Александра проклинала свою беспечность. «Кто меня за язык тянул, ей совсем не нужно знать о Павле!» Но отступать было поздно.

– Не беспокойтесь, – повторила она, стараясь не выдать своего волнения. – Это просто русскоязычный шофер, которого я наняла. Без него я не так скоро попала бы в Вифлеем.

– Откуда он взялся? – напористо и нервно спросила Илана. – Как вы его нашли?

– В аэропорту… Случайно… – растерялась Александра. Она начала врать, и чувствовала себя ужасно – не потому, что так уж ненавидела ложь, а потому, что знала – большинство обманов рано или поздно раскрывается.

Илана пробормотала что-то неразборчивое и, кажется, не по-русски. Потом громко произнесла: