Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828 - Олег Кудрин Страница 16

— У меня уж есть подобная антология. Сие ж хотел подарить доброму знакомому, частному приставу I части города Афанасию Дрымову.

— Экая в Одессе полиция поэтическая, — усмехнулся Воронцов и не отказал в просьбе подписать подарок: «Верному Афанасию Сосипатровичу».

Всю среду, четверг и пятницу Натану пришлось преизрядно потрудиться с библиотекой, чтоб получить представление об объеме работы, ее особенностях. Да и просто показать свое рвение начальству, что никогда лишним не бывает.

* * *

В пятницу вечером и в субботу утром пришло вдохновение сотворить изрядно подзабытую шаббатную молитву. И в ней Горлис, к сему времени настроенный на книжный лад, вдруг ощутил себя героем некой повести — испанским евреем, прячущимся от инквизиции. Нет, ну понятно, что его обстоятельства совсем иные, нежели кастильские. Но всё же прозрачная аналогия имелась. Также, подобно тайным испанским иудеям, ему приходилось грешить регулярной субботней работой. Оставалось только верить, что наставнический труд — не такой уж большой грех.

Как вы уж знаете, в педагогическом качестве у Горлиса появилось еще одно имя — Натаниэль Николаевич. Ему в принципе не нравилась русская традиция отчеств, он отбивался от сего, как мог. Однако Орлай настоял, что правила и требования в учебном заведении должны быть едины для всех. Тогда Натан и утвердил своим отчеством Николаевич, что также было непростым решением. Горлиса не оставляло ощущение, что, назвавшись так, он в чем-то предает покойного отца Наума, точней сказать — Нахума. Но такова уж тяжкая ноша его народа. Ведь даже в Европе, просвещенной терпимой посленаполеоновской Европе, Натан, сын Наума, Натан Наумович, звучит куда более сомнительно, чем Натаниэль, сын Николя. А что уж говорить о менее терпимой и цивилизованной России.

В связи с уроками в Ришельевском лицее Горлис более всего контактировал с директором Орлаем, преподавшем математику, латинский и немецкий языки. Но много общался и с Никосом Брамжогло, который вел Закон Божий, древнегреческий и французский. Именно Орлай открыл в Одессе Никоса Никандровича (правду сказать — Никандроса Никандросовича, но решено было пожалеть учеников в смысле выговаривания такого имени-отчества и сохранить больше их сил для занятий древнегреческим). Орлай пригласил Брамжогло к себе на работу, чем чрезвычайно гордился. Никос Никандрович имел энциклопедические познания в языках и библейских сюжетах, к тому ж обладал редкостным даром излагать это так, дабы и остальных увлечь за собою. На сём ярком примере Иван Семенович доказывал коллегам и начальству, сколь мудрым было решение российского правительства предоставить преподавание Закона Божьего гражданским лицам, а не священникам.

Брамжогло имел греческое происхождение (хорошо выраженное внешне) и с ужесточением военных действий в родной Греции перебрался в Россию, где мог и далее посвящать себя ученым занятиям. Он был неизменно доброжелателен и приветлив. Вот и сейчас любезно поздравил Горлиса с началом интереснейшей работы в библиотеке и с библиотекой. А также намекнул, что ежели будет нужна какая помощь, консультация, то всегда готов. Что тут скажешь — весьма похвальные единство и взаимовыручка книжных людей.

А в Девичьем училище французскому и немецкому обучала Любовь Виссарионовна, вдова видного российского естествоиспытателя Ранцова. Чрезвычайно милая, она в случае надобности умела явить строгость в преподавании. Главной ее любовью и гордостью был сын Викентий Ранцов. Вика, Викеша, Виконт, Викочка, Вики — любое из этих имен подходило для его описания, а еще лучше — два сразу. Виконт Викочка заканчивал первый год обучений в Императорском Харьковском университете — на отделении врачебных и медицинских наук. И как хвасталась мама, уже заслужил быть отмеченным и получал похвалы от Адриана Блументаля ^[31], профессора кафедры повивального искусства. Горлис радовался за мать и сына, чувствуя некоторую приобщенность к их успехам. В Лицее он тоже успел поработать с Виконтом Викочкой и также имел лучшие воспоминания о нем.

Но на сей раз визит в обитель знаний имел не только учебные цели. Дело в том, что Абросимов был одним из меценатов двух воспитательных заведений. Потому Горлис счел возможным пригласить людей безупречной репутации, притом российских подданных — Орлая и Ранцову, на роль свидетелей при заверении домашнего завещания Абросимова.

Любовь Виссарионовна, правда, выразила сомнение, а будет ли признано женское свидетельствование за полноценное. Но Горлис, как тайный прогрессист, отметил, что в законах Российской империи пол свидетеля не указан. И если уж женщины могли править Россией едва ли не весь осьмнадцатый век, то уж как-то и завещанием купца Абросимова распорядиться смогут. Посему сейчас Орлай и Ранцова были предупреждены о сроке оглашения документа, коий они свидетельствовали, — 14 мая.

Отдохнуть получилось лишь в воскресенье — 8 апреля Натан отпраздновал с Финою свой день рождения — в ресторации Цезаря Отона. А где ж еще? Не в простенькую же греческую кофейню идти в такой праздник!

* * *

В суете и работах прошла еще неделя, та, что началась 9 апреля. Всё шло своим ходом. Натан много работал, разрываясь между обязанностями душеприказчика, воронцовской библиотекой и домашними делами.

Как-то вечером, когда уж стемнело, заехал Дрымов, рассказал о полученных итогах исследования тела покойного купца. Медики пришли к выводу: отравления не было. Что касается причин смерти — то она наступила от удушья. Однако было ли это результатом внешнего воздействия или же стало следствием внутренних причин, болезней — современная наука сказать не может. Что ж, и на том спасибо.

Натан в свою очередь подарил… точнее сказать, передал Афанасию подарок графа Воронцова. Тот, увидев «Собрание стихотворений для чтения в солдатских школах», да еще с дарственной надписью Михал Семеныча, весьма растрогался. Порадовался и тому, что открывается всё ломоносовским «Преложением псалма 145». И тут же начал цитировать: