Акциденция - Алексей Климин Страница 16

И я не удержался, схватил парня в охапку и сжал от души, и чмокнул в лохматое темечко. Тот с полминуты потерпел эти «не мужские» нежности, дожевал видно за одно, и взбрыкнул, высвобождаясь:

— Ну, дядь, я ж не маленький! Вон Маняшку тискай! — и мотнул головой в сторону Марфуши.

Где была племянница, когда я вошел в кухню, уж не знаю… может, там же и была, да я ее не заметил за объемными теткиными телесами. Но сейчас, когда Мишка указал в ту сторону, я и разглядел, как из-за Марфушиной юбки на меня испуганно таращатся темными, сине-серыми глазищами. Марфа к этому моменту оставила посуду и успокаивающе наглаживала светлую головенку, тихо при этом приговаривая:

— Иди, Маш, поздоровайся с дядей. Он тебя не обидит — он наш, родной.

А я, меж тем, боясь напугать еще больше, отставил трость и опустился сначала на корточки, а потом и вовсе, на колени, стараясь казаться как можно меньше. С детства помнилось, как лучше котенка или щенка чужого подманить… а вот как с девочками маленькими обращаться, кто ж его знает…

Но сработало. Не знаю что, может, тихий говор тетушки, может ее же ласковые подталкивания, а может и моя невзначай примененная тактика, но ребенок отпустил юбку своей защитницы и потихоньку двинул ко мне. Мы все, включая Мишку, затаили дыхание, только Марфуша продолжала что-то тихо шелестеть про то, что я свой — родненький…

А я тем временем разглядывал девочку, которую помнил лишь пухленьким плаксивым младенцем.

Ну, что сказать? В слободской интерпретации это звучало бы так: «Не, не из нашенских она!». Хм… в смысле наша, конечно, наша, но не Линчевской породы, а в мать. Кроме темных глаз, ничем брата и отца девчушечка не напоминала. Она была светловолоса, имела тонко выписанное, без явно выраженных скул, лицо и белую до прозрачности кожу. В общем, вылитая родная мамочка… да и тетушка Наталья — тоже.

А та, аккуратно подобравшись, протянула руку к моей щеке, но в последний момент отдернула:

— Можно?

— Конечно, можно, — разрешил я.

Маняша сначала дотронулась до скулы, потом провела невесомыми пальчиками по носу, коснулась ямочки на подбородке:

— Ты на папу похож… и на Мишу тоже…

— Ну, тетя Марфуша тебе ж сказала, я родной вам — папин брат. А тебе, значит, дядей довожуся.

— Тогда пойдем за стол, ты же с работы, наверное, пришел, кушать хочешь.

— Хочу, — согласился я и стал подниматься.

А Маша, понаблюдав, как я сначала подтягиваю к себе трость, и только потом, тяжело опираясь на нее, поднимаюсь, спросила:

— Ножка болит? Ты под бомбы попал и тебя поранило?

— И под бомбы тоже попал… — не зная, что еще говорить и так напуганному ребенку, я в растерянности воззрился на Марфушу, но та сказать ничего не успела, как племянница продолжила дальше меня жалеть:

— Ну, ничего, мамочка тебя вылечит. А если и она не сможет, то бабушка Агапиха — точно.

— Кто?!

— Так, это все потом, — ожила наконец-то и Марфа, видно поняв, что Маняша больше бояться меня не намерена и можно продолжать жить дальше, — за стол садись, вот щей тебе щас покладу, они нынче хороши получились — на той мериканческой тушенке, что ты привез, чей варила.

— Да-а, щи нынче хороши, — со знанием дела одобрил их и Мишка.

— Руки бы помыть, — попросил я, — а то б, и ополоснуться — жарко очень сегодня и пыльно на улице. В бочке-то воды нет случаем?

— Ну, руки-то ты и здесь помыть можешь, пока вон бежит из крана тонкой струйкой… уж не знаю, что у них там на водокачке ломается чтой-то вечно, аль лектричиству опять не додали… — Мишка хмыкнул и принялся усердно жевать следующий пирожок, — ты мне не хыкай, смешно ему, умный больно, — прикрикнула на него Марфа, — а воды вечерами не бывает. А бочка пуста, дождя-то уж давно нет — сушь вон какая стоит.

— Так из колодца натаскать надо, — предложил я, подходя к раковине и беря мыло, — вот сейчас поем, чуть передохну и пойду схожу, сделаю.

— Я с тобой, дядь, — тут же вызвался Мишка.

А щи действительно были хороши. Все ж моя матушка, хоть я и люблю ее безмерно, но готовить также хорошо, как Марфуша, так и не научилась. Хотя, что там может быть такого разного? Капуста, морковь… а вкус-то все равно другой… что сейчас, что до войны был…

Стараясь не причмокивать и не частить ложкой, все ж дети рядом, я с удовольствием доел целую тарелку.

— С чем пекла? — спросил я Марфушу, когда она ко мне пододвинула блюдо с маленькими золотистыми пирожками.

У бабушки помню, хоть тоже вкусные, но такие лапти выходили, с ладонь взрослого мужчины наверное. А у Марфы с десяток проглотишь и не заметишь, только аппетит разыграется.

— Дык с творогом…

— Мамка опять ругаться станет, — меж тем шепотом поведал мне Мишка.

— И не шепчи, слышу все, — кинула тетушка в его сторону, — а мамка твоя, как поругается, так и закончит! Я что ж от благодарности отказываться буду?! Людей обижать? Они ж от себя отрывают, от чистого сердца несут!

— И за что благодарят? — поинтересовался я, поскольку по нынешним временам все съестное ценность-то имеет немалую, в деньгах часто и не выражаемую.

— Дохтуров-то нынче нет в слободе совсем, больничку закрыли, только и остались те, что в госпитале нашем… да на верфи еще один имеется. Вот люди и лечатся, чем сами знають, а когда уж совсем невмоготу становится, к госпитальским бегут. А это… — она мотнула головой на пироги, — дык у Зотовых, что с Гречавки… тут, недалече, если помнишь… четвертого дня малец упал и ножку вывернул, а детенку-то третий год токо пошел. Что делать-то? Вот Настасья-то к нашей Алине и кинулась. А та и отказать не смогла… даром, что сама только из госпиталю с ночи вернулась… сходила, ножку вправила. А седня, с утреца, невестка Настасьина, мать-то мальчонкина, благодарность и принесла. Молока крынку, маслица с кулачок и творожку… с фунт, не больше. Вот, думала блинчиков напечь аль ватрушек…

— Да-а, — протянул Мишка перебивая Марфу, — блинчиков бы тоже хорошо-о… да с той сгущеночкой, что ты привез дядь! — и облизнулся, счастливо зажмурившись.

А Маняша наоборот, восторженно захлопала глазами и выжидательно посмотрела на тетку. Та сокрушенно махнула рукой:

— Все уж, без блинов на этот раз. Да и ватрушек нету. Решила я, что мало его, творожку-то, на ватрушки будет, а вот на пирожки ничего, понемножку, чтоб побаловаться, пойдет… Узюму тоже нетути, так я черники сушеной запарила и добавила. Уж не знаю, будет об этом-то лете черника, аль нет — жара-то какая, но вот прошлогодней еще чуток осталось. Земляники вот насобирали, с Алиной в лес как-то выбрались… и то суховата была…

Пока Марфа все это мне рассказывала, сама не сидела, а домыла посуду и принялась верхние пирожки с блюда в полотенце складывать. А когда речь уж о ягодах повела, то и узелок из того полотенца смастерила и, так и не договорив, что там нынче в лесу уродилось, пространную речь свою прервала и строго велела Мишке: