Взгляд Горгоны - Чингиз Абдуллаев Страница 16

— Я к ней поднимусь, — кивнул Горбовский, — и мы наконец всеузнаем.

— Только с одним условием. Вы не будете так нервничать. Я понимаю,что это невозможно, но нужно постараться взять себя в руки. В конце концов выпотеряете и деньги, и собственное здоровье.

Горбовский тяжело вздохнул, но не стал возражать. Онпопросил Сашу отключить камеру и перемотать пленку. Потом взял записку Наташи идругое письмо, в конверте, положил их все в свой внутренний карман. Затемпровел рукой по лицу и поднялся, готовый пройти на второй этаж.

— Может, мне пойти с вами? — предложил Дронго. — Будетлучше, если мы отправимся вместе. Я могу обратить внимание на детали, которыеускользнут от вашего внимания.

— Вы правы, — кивнул Горбовский. — Саша, — обратился он ксвоему охраннику, — позвони дежурному у ворот и предупреди, чтобы сегодня неспал. Скажи, что мы тоже не будем сегодня спать.

— Хорошо, — кивнул Саша, — я пойду и сам все проверю.

Горбовский и Дронго прошли к лестнице, поднялись на второйэтаж. Вскоре Роман Андреевич уже стучал в двери комнаты своей матери.

— Кто там? — раздался голос Риммы Алексеевны.

— Мама, это я, — ответил Горбовский, — со мной господинДронго. Мы хотим к тебе зайти.

— Ты, как обычно, нашел удивительно подходящее время, —сообщила мать, — уже двенадцатый час ночи. Ну хорошо, подожди минуту, я сейчасоденусь. Хорошо еще, что я не спала. — Она хотя и ворчала, но, чувствовалось,ей приятно, что сын пришел к ней поздно ночью вместе со своим другом. Большевсего на свете эта гордая женщина хотела быть полезной своим детям. Более всегоона нуждалась в обычном человеческом разговоре, когда сыновья приходили к нейза советом. Как часто повзрослевшие дети не понимают таких элементарных вещей.И как страшно потом они мучаются, лишившись возможности такой беседы иразговаривая с родителями только в своих снах.

Римма Алексеевна наконец открыла дверь. Она была в цветастомхалате, успела собрать волосы, даже застелить постель. Посторонившись, онапропустила обоих мужчин в свою комнату. Кроме кровати, здесь стоял небольшойкруглый столик, четыре стула, трюмо, зеркало, тумбочки, шкафы. Римма Алексеевназанимала самую большую комнату в правой части здания.

— Садитесь, — показала она на стулья вокруг стола и самапервой села, глядя на сына.

— Что случилось? — спросила мать. — Ты сегодня плоховыглядишь. Неужели поругались с Викторией?

— Мама, ну когда мы с ней ругались? — развел рукамиГорбовский. — У меня просто болит сердце.

— У твоего отца никогда не болело сердце, — строго заметилаРимма Алексеевна.

— Хотя он и умер от инфаркта, — вставил Горбовский.

— Это разные вещи, — прервала его мать, — отец умер, когдаему было уже под семьдесят. А тебе только сорок шесть. В твоем возрасте он нежаловался на сердце. И только потому, что у него была хорошая жена.

— Безусловно, — кивнул Роман Андреевич, — я никогда с этимне спорил.

— Скажите, молодой человек, сколько вам лет? — спросила она,обращаясь к Дронго.

— Сорок два, — ответил он.

— У вас болит сердце? — уточнила она.

— Иногда болит, — признался Дронго, — я даже однажды попал вбольницу.

— Это потому, что вы ведете нездоровый образ жизни, — строгосказала она, — вам нужно перейти на диету и больше бывать на свежем воздухе.

— Вы абсолютно правы. — Он уже знал, что с ней лучше неспорить.

— Мама, мы завтра поговорим о диете, — пообещал Горбовский,— а сегодня у нас к тебе важное дело. Ты помнишь, несколько дней назад тыпросила меня купить тебе журнал «Лица».

— Какой журнал? — нахмурилась старуха. — Ничего я не помню.

— Ну как же не помнишь, — занервничал Роман Андреевич, — тыпостарайся вспомнить. Журнал «Лица». Тебе рассказывала подруга, что тамопубликовали и мою фамилию в списке ведущих бизнесменов страны. Ты меня просилакупить и привезти тебе этот журнал. Теперь вспомнила?

— Конечно, вспомнила, — оживилась она. Когда речь шла о еестаршем сыне, она сразу вспоминала любые подробности. Старуха в последние годыжила только своей семьей и более всего гордилась успехами своего старшего сына.Может, поэтому она так недолюбливала его супругу, считая, что и вторая жена еестаршего сына не достойна такого сокровища, как Роман. Виктория не моглапонять, что это не просто материнская ревность, а огромная, всепоглощающаялюбовь матери к своему сыну, которая становится единственной страстью в еевозрасте.

— Там про тебя так интересно написали, — оживилась мать, —ты рассказал своему другу об этом? Ты вошел в число пятидесяти ведущихбизнесменов страны. Там еще был этот симпатичный банкир, который мне такнравился. И твоя фамилия. Куда я положила этот журнал? Я его сейчас вам покажу.

— Вот именно, — попросил сын, — покажи нам этот журнал.

— Не могу, — вдруг виновато произнесла она, — ой, я совсемзабыла. У меня ведь взяла этот журнал Раиса, чтобы посмотреть. И до сих пор невернула. Сейчас пойду к ней и возьму журнал. — Она решительно поднялась.

Горбовский взглянул на Дронго и вскочил следом за матерью.

— Нет, — остановил он ее, — не нужно никуда ходить. Ты мнелучше скажи: ты точно помнишь, что отдала журнал Раисе?

— Ну конечно, точно помню. Я еще пожелала ей, чтобы иАркадий попал в число пятидесяти самых известных ученых нашей страны. И тогда ябуду абсолютно счастлива.

— И Антон чтобы попал в число ведущих спортсменов, —улыбнулся Горбовский.

— А почему нет? — спросила она. — В нашей семье все должныстремиться стать первыми. У них перед глазами твой пример. Разве этого мало?

— Нет, конечно, — согласился Горбовский, — только ты никудане ходи, мама. Мы сами зайдем к Раисе и заберем журнал. Я как раз похвастаюсьперед моим другом. А ты ложись спать, уже поздно.

— Вот так всегда. Только зашел и сразу уходишь, — ревнивосказала старуха, — а когда ты был маленьким, то всегда приходил ко мне и лезпод одеяло, пытаясь опередить своего младшего брата.

— Хорошо бы и сейчас залезть куда-нибудь, чтобы спрятатьсяото всех проблем, — признался Роман Андреевич.

— Ну ладно, — разрешила она, — и потом не забудь вернуть мнежурнал. Я его оставлю на память. Ты же знаешь, что я собираю все материалы отебе. До свидания, молодой человек, — обратилась она к Дронго.

— Спокойной ночи.

— Что вы об этом думаете? — спросил Роман Андреевич, когдаони вышли из комнаты.