Небо в алмазах - Анатолий Галкин Страница 16

Для Семена Марковича было еще одно оправдание по части измен жене. Никогда он не приводил любовниц домой, даже если спальня была пуста, а жена отдыхала на югах. Приходилось выкручиваться, но супружескую постель он ни разу не осквернил. Он понимал, что это святое!

Но последние годы именно спальня начала его нервировать… Жене его было всего сорок пять. Тот самый возраст, когда баба ягодка опять. И она, не очень активная в молодые годы, вдруг раззадорилась. А Семен-то не мальчик, его на всех не хватало.

Вот и сегодня утром жена начала ворочаться, ворковать и обнимать с определенным смыслом.

– Только не сегодня, дорогая. Ты же знаешь, что у нас в театре трагедия. У меня и голова, и все остальное в трауре.

– А точно, что это Заботина? Неделю ее нигде не было, и вдруг убита недалеко от театра… Ужас! Убита прямо на скамейке, да еще в глухом дворе.

– Я тоже надеюсь, что это не она. Но документы найдены. Сумочка, а в ней паспорт и все такое прочее… И не приставай ты ко мне со своими нежностями. Меня сегодня в морг пригласили. Труп опознать. Мертвое женское тело! А тебе только одно и надо…

Режиссер свернул на Хользунов переулок и поехал к Пироговке. Он очень боялся увидеть возле морга того хама, того громилу, который терзал его в театре. И не зря!

Тот, кто назывался майор Колпаков, ждал около зеленых ворот и выглядел очень сурово. Он буквально вытащил Семена Марковича из машины и поволок в скверик возле Педагогического института.

Режиссер с тоской посмотрел на толпу студенточек. Все они были веселы. Все курили, галдели и принимали соблазнительные позы. Они просто жили и радовались молодости, не вспоминая, что рядом морг, а значит смерть… И тут Семен Турищев понял коварный замысел майора. «Он что-то от меня хочет. Ему надо расшатать мои нервы и внезапно нанести удар… Удачная мизансцена! Так совместить трагизм и счастье… Все девчонки хороши, особенно те две, что в теле. Не люблю худышек. Они, как диетическая еда без капли жира и приправ. Паровые котлетки!»

Малыш не мог знать, что творится в голове Семена Марковича, но инстинкт опера что-то ему подсказал:

– Что, режиссер, высматриваем очередную жертву?

– В каком смысле?

– В прямом! Актриса Заботина на вашей совести. Вы ее пытались изнасиловать, она вам подбила глаз, убежала, а через неделю находят ее труп. Что это – месть обиженного? Вы улавливаете логику моей мысли?

– Но я не виноват!

– А я и не говорю, что вы виноваты. Я говорю, что могу доказать, что вы виноваты. Могу, но не буду. Если вы ее опознаете, то выстрел можно приписать хулиганам. Но если не опознаете, то придется копать на всю катушку… Кстати, вы дома не хранили пистолет?

– Пистолет? Нет… Так это вы меня на пушку берете? Не надо, я и так уже все понял… А что, она совсем на себя не похожа?

– Не очень, но похожа. И не волнуйтесь, Семен Маркович, вы не один там будите. Там еще два ее соседа по коммуналке.

– А они ее опознают?

– Они то опознают, но если вы соскочите, то пойдут очные ставки, допросы, обыски. Вам оно надо?

– Я все понял, товарищ майор. Я уже заранее вижу, что там она. Считайте, что я уже ее опознал. Никаких сомнений!

* * *

Из города многим кажется, что в деревне просто райская жизнь, что там вечное лето. Верочка тоже об этом мечтала, но сразу увидела, что заблуждалась, что это не совсем так. А через месяц сельской жизни она поняла, что это совсем не так.

Приближалась осень, и отсутствие привычных удобств начинало утомлять.

С холодной водой было проще всего. Колодец в двадцати метрах от дома – бросай вниз ведро на цепи, крути ворот и тащи до хаты.

Когда топилась печь, то и с горячей водой не было сложностей. Но огромная русская печь жрала столько дров, что становилось грустно. Зимой-то ее надо будет топить два или три раза. А дней холодных в году около двухсот. Если все это перемножить, то возникала огромная цифра. И это столько поленьев надо на один дом. А на две избы так и вообще – в два раза больше!

Наташа сама предложила зимовать одним домом и жить именно в ее избе. Тут и печь в бане не коптит, и над колодцем навес, а значит, после ночных снегопадов не надо будет сугробы разгребать…

Было и еще одно, самое главное преимущество совместной жизни. Еще не зима, а каждой из женщин было неприятно оставаться одной в ночи. Не страшно, но скучно и неуютно. Некомфортно!

Днем они постоянно говорили о жизни: пилили дрова и говорили, кололи дрова и говорили, таскали дрова и говорили. Но в этой суматохе можно лишь информацию передавать. Для душевного разговора о чем-нибудь сокровенном нужен уют и полумрак.

Переезд занял час. Еще три часа Верочка искала свою сумочку с документами. Она точно помнила, что собирала ее в Москве, в своей арбатской комнатке. Вся ее дальнейшая судьба была туманна, как и весь тот нервозный день.

Наташа предложила испытанный прием: временно забыть о пропавшей вещи, а перед сном спокойно проговорить все возможные версии.

Забыть о сумочке не удалось, но, уже погасив свет, они попытались еще раз разложить все по полочкам.

– Вспомни, Верочка, где ты ее видела в последний раз? Ты могла ее оставить в своей комнате на Арбате?

– Могла. Сумочка на столе лежала. Я в нее впихнула паспорт, другие документы, ключи… А дальше не помню. Могла дверь захлопнуть, убежать, а сумка так на столе и лежит.

– Отлично! У нас уже есть первая версия… Теперь, Верочка, вспоминай весь свой путь в Раково. На вокзале могли сумку украсть?

– Конечно, могли! И маклер, который меня сюда поселил. И случайный прохожий. И Аркадий с Петром. Все могли!

– Вот здесь ты Вера ошибаешься. Про других не знаю, а Петя украсть не мог. Он не такой человек.

– А какой он?

– Надежный! А еще честный, добрый и сильный.

– Ты что, Наташка, влюбилась?

– Вот еще! Я всех мужиков ненавижу… Всех, кроме него.

* * *

Похороны «актрисы» прошли тихо. Ни журналистов, ни близких родственников, которых у Веры просто не было.

По своим каналам Семен Маркович выбил место на Ваганьковском кладбище и из денег театра заказал закрытый гроб.

Та, что в гробу, была и вправду похожа на Веру Заботину, но не настолько, чтоб никто из актерской братии не заметил подмену.

Дрожащим голосом режиссер произнес прощальную речь. Потом хорошо поставленным басом выступил трагик. Потом невнятно поплакала гример Оксана Бабина. И всё! Побросали в могилу комья глины и поспешили в театр. Предстоял спектакль. А после него – поминки.

Во всей этой истории только одно радовало Семена Марковича. Если похоронили другую, то значит Заботина жива. А значит, он непричастен к ее смерти.