Эффект бандерлогов - Александр Дав Страница 15

Поправляя очки и краснее большими светящимися на солнце ушами, Рома Зюлькинд шёл домой, глупо улыбаясь и строя планы на будущее. Его душа пела на все голоса, и внутри играл оркестр, выдувая гимн любви и новым ощущениям. Он влюбился! Люба! Любаша! Любовь! Такую женщину Рома не то что не имел никогда, а даже боялся себе представить в своих фантазиях. Когда, несколько лет назад, его друг детства вернулся из армии, Рома слушал его рассказы о приключениях в солдатской хлеборезке с учащённым дыханием, но неверием в реальность. Он не мог поверить, что такое возможно. По ночам, вспоминая рассказы друга, о полнозадой работнице продовольственного склада, Рома долго трясся под одеялом, натирая плоть до кровоподтёков и представляя всё услышанное в красках и лицах. Причём на месте друга, в описанных им сценах, всегда оказывался он – Рома. Позже у него был один неудачный опыт с медсестрой, окончившийся провалом. Всё сразу пошло неплохо, но как-то не так, как представлялось. Кроме гадливого воспоминания остались пятна на брюках и желание всё побыстрее забыть. И с той медсестрой он старался больше не общаться.

А вот то, что произошло сегодня! Он ликовал, твёрдо уверовав в необходимость жениться на этой волшебной девушке. Хотя девушка давно перекатила тот рубеж, когда о возрасте говорят – что-то около тридцати, в глазах Зюлькинда она была идеально красивой и вообще без возраста. Нет возраста у богинь! Он решил поговорить с домашними и был убеждён, что все одобрят его выбор.

Домашние выбор не одобрили. Мать грустно покачала головой, выслушав Ромин азартный спич о его желании во что бы то ни стало жениться и, вздохнув уныло и долго, сказала: «Весь в папу. Тот тоже – каждый раз женился». Сёстры, присутствовавшие во время излияний брата с подачи разгорячённой раненной любовью души, сначала хихикали, а позже уразумев, что брат не шутит, принялись наперебой костерить самозванку, претендующую на их и без того переполненную жилплощадь. Понимания в семье он не встретил. Это не охладило пыл, а лишь подзадорило его к началу действий. Первым делом он решил наладить утерянные связи с людьми, предлагавшими ему потрудиться на ниве научных исследований, с зарабатыванием «нешуточных» денег. Да-да, так ему и сказал тот человек – «нешуточных». Таким человеком был Пётр Миронович Кривых – человек надёжный, как представлялось влюблённому джентльмену Роме Зюлькинду. Конечно! Он себя ассоциировал именно с джентльменом, обязанным жениться на девушке, которая доверила ему самое дорогое – своё тело и, как представлялось – душу! С Петром Мироновичем Рома познакомился в его загородном доме, куда ездил обслуживать аквариум. Аквариум у Кривых был знатный. Огромный, с экзотическими растениями и рыбами, изготовленный из силикатного стекла. Рома любил такие системы. Где сам аквариум назывался «дисплеем», а фильтровальные узлы, оборудованные в отдельной ёмкости, но связанные с основной ёмкостью трубопроводом, называются – «сампом», который используется для размещения разнообразного оборудования химической, биологической и механической фильтрации, а также обогащения воды. В такой емкости также вмещается некоторый объем воды, который в сумме с объемом самого аквариума дает общий суммарный объем всей системы. Короче, Рома не сомневался – человек, имеющий такой аквариум – не может быть плохим. А как же? Ведь он любит всё живое! Да. Именно так он думал.

Рома тоже понравился хозяину, и прежде всего своим отношением к делу, и знанием таких тонкостей, о которых Кривых и не слышал. А он считал себя знатоком в деле аквариумного рыбоводства. Как-то, в один из визитов, Пётр Миронович завёл разговор о зарплате, семейном положении и взглядах на будущее господина Зюлькинда. Рома стесняясь, краснел, и бубнил про достаточность заработка и небольшие потребности. Кривых всё же оставил ему свою визитку с прямым телефоном, закончив деловой фразой – «Будет нужна работа – звони». И вот – работа понадобилась. Понадобились те самые бумаги, наличие которых делает из мальчика мужчину, из обывателя делового человека, а из альфонса благодетеля. Хотя альфонсы редко меняются, но это так, к слову. В общем – понадобились деньги! И он позвонил.

Кривых долго вспоминал, кто это ему звонит, задавал наводящие вопросы. А потом вдруг выпалил: – «Ромка – аквариумщик! Как же, брат, помню-помню! Значит, понадобились все-таки юаньки? Ну, и правильно. Есть у меня проектик. Завтра жду в девять. Поговорим». Он назвал адрес. Спросил точные – фамилию, имя, отчество, попросил взять обязательно с собой паспорт и распрощался.

Утро долго не приходило в Ромино окно. Ночь тянулась томительно и нудно, отдаваясь капанием из крана, скрипением кроватей сестёр и визгом тормозов ненормальных ночных гонщиков на улице. С рассветом Зюлькинд встал и стал готовиться к встрече. Он достал свой выпускной костюм и, обнаружив, что тот ужасно мал – расстроился. Дело поправила мама, тревожно наблюдавшая за ранними сборами сына. Молча, сжав тонкие губы большого рта, она вынесла отцовский костюм и подала Роману. Костюм сел как влитой. В зеркале перед Романом стоял взрослый мужчина, очень похожий на отца, и смотрел на него. «Это же – Я!» – промелькнуло в голове Романа. Мать, наклонив голову, припала на грудь сына, постояла с полминутки и, махнув рукой, вышла на кухню, причитая про – «Копию своего папашки» и про то, что он, Рома – «Такой же дурачок сознательный… окрутят бабы…»

Пётр Миронович был сама любезность и предусмотрительность. Усадив гостя в кресло и, предложив прекрасного английского чая (хотя то, что в Англии растёт чай, Рому немного удивило), долго рисовал яркими красками картины предстоящего дела и перспективы их совместной работы, сдабривая сказанное меткими афоризмами и яркими аллегориями. Заложив правую руку за спину, а левой дирижируя своей собственной речи, Пётр Миронович вещал:

«В тот момент, когда судьбу человечества вершат лучшие умы мировой науки, создавая новейшие технологии будущего, наш отечественный застоявшийся корабль академической мысли сидит на мели рутинно-канцелярского хлама, не в силах конкурировать с другими странами. Нашей науке не хватает свежих решений, смелых открытий и незамыленных взглядов!» Все эти штампы господин Кривых повторял от конференции к конференции, от встречи к встрече и потому не сбивался. Речь его текла так ровно и безупречно, что Роман и мысли не мог допустить о каких-то корыстных целях этого «святого» двигателя российской науки. Закончил же Пётр Миронович без патетики: «Так вот, молодой человек, – будете работать под моим руководством, беспрекословно выполняя порученное – будет и успех, и деньги, и!..» Он задрал подбородок вверх, потряс им, показывая, какое это большое и значимое – «И». Под ёмким, протяжным – «И» – очевидно понимались те многочисленные блага, общее имя которым ещё не придумано, но все и без того догадываются, что это хорошо.