Кто придет на «Мариине» - Игорь Бондаренко Страница 15

Криста приехала в субботу вечером… Впереди у них был целый свободный день. Отто предложил съездить в Варнемюнде, и они отправились туда утренним поездом.

Верхние этажи вагонов были почти пустыми. Енихе и Росмайер забрались наверх, сели у окошка, откуда был хороший обзор.

Криста приехала веселая, не то что в прошлый раз. Ничего подозрительного больше она не замечала и случайно узнала от помощника капитана, что в его каюте тоже кто-то рылся, это ее успокоило. Как только они увиделись, она сказала Отто, что снова начинает «работать». Енихе отложил разговор до воскресенья. Ему нужно было подумать. Он тогда успокаивал ее, но сам встревожился не на шутку.

Криста сняла плащ и сидела в своей излюбленной позе: закинув ногу за ногу. В руке дымилась сигарета.

На безымянном пальце Кристы матово отсвечивало обручальное кольцо, которое Енихе недавно подарил Кристе. По случаю помолвки он пригласил только Курта Еккермана и Ганса Шлихте. Лагерфюрера он бы не приглашал, но тот так настойчиво добивался дружбы с Енихе, что не пригласить его — значило нанести оскорбление, а Шлихте был злопамятен и коварен.

Шлихте пришел с женой, молодой, но уже дебелой женщиной, вызвавшей у Отто и Кристы ненависть своими разглагольствованиями о великой миссии немецкой нации, о необходимости уничтожать неполноценных людей.

— Ну и компания у вас, Отто, — сказал Еккерман, отозвав Енихе в сторону. — А ваша невеста — прелесть. Она стопроцентная немка? А как вы находите мою Марту?

Марта работала на «Мариине» в конструкторском бюро. На нее заглядывался и часто вызывал к себе партайлейтер Шпандау. Марта тоже носила на лацкане жакета значок члена нацистской партии, но в любовники выбрала себе не партийного руководителя, домогавшегося ее, а Еккермана. Это особенно забавляло главного конструктора, тем более что Марта во всем остальном старалась не нарушать катехизиса нацистской партии.

— Вы знаете, Отто, что висит над кроватью Марты? — спросил Еккерман, когда все уже изрядно выпили и он с Отто вышел покурить на балкон. Енихе не сомневался, что он скажет какую-нибудь сальность. Так и случилось.

В разгар вечера пришла поздравительная телеграмма от Штайнгау, и Отто еще раз послал Ирену в погреб за шампанским.

Шлихте, его супруга и Марта наговорили много комплиментов обрученным. Гости восхищались Отто, кавалером Рыцарского креста, и Кристой, «настоящей германской женщиной». Только Еккерман в это время тихо сидел в углу и молча потягивал рейнское.

Когда гости разошлись, Криста подошла к Отто.

— Я пойду искупаюсь, у меня такое ощущение, будто я испачкалась, — сказала она.

Он вспомнил эти слова сейчас, когда они прохаживались по пустынной набережной Варнемюнде и разговор снова зашел о том вечере.

— Ненависть к нацизму у меня от отца, Он был моряком, изъездил весь мир, видел людей, — говорила Криста. — «Идеи Гитлера бредовы. Они могли родиться только в больном мозгу. Болезнь — всегда несчастье. Но если болезнь поражает многих — это катастрофа». Эти слова отец сказал мне, когда я училась уже в Высшей мореходной школе. Отец считал, что я должна учиться именно там, что профессия штурмана даст мне возможность увидеть мир, а значит, понять его и полюбить. «Поездки в другие страны — это как глоток чистого воздуха, как распахнутая форточка в доме с затхлой атмосферой. Когда ты побываешь в других странах, поймешь, что Гитлер лжет…» В Швеции я встречаюсь с моряками разных национальностей и чувствую, что все они ненавидят нас, немцев. И поэтому я ненавижу фашизм, который уготовил моему народу такую участь.

Ты как-то сказал мне, что я храбрая. Совсем нет. Можно даже сказать, что я трусиха. Но кто-то же должен что-то делать для очищения, для того чтобы люди потом могли сказать: «Не все немцы были такими…» Может, я говорю слишком длинно, но мне давно хотелось сказать тебе это, чтобы ты лучше знал меня.

Они шли по молу, далеко выдающемуся в море. Штормило. Брызги дробящихся волн перелетали через мол, и Отто и Кристе приходилось спасаться бегством от настигавшего их то в одном, то в другом месте холодного душа. Им было весело. Криста добежала до маяка и стала с подветренной стороны.

Отсюда хорошо был виден город. Он был прорезан во многих местах каналами, рукавами реки Варнов. Все они запружены рыбацкими ботами, моторными лодками, яхтами. Волна достала их даже там, в каналах, и они мерно покачивались, а их мачты вычерчивали в сером небе кривые.

Слева от мола — пляж. В этот серый день он был холодным, неприветливым. Навесы, которые служили летом защитой от зноя, убрали. Только будка, где хранился разный инвентарь, одиноко торчала среди песка, отливающего на солнце желтым светом… Здесь, на берегу холодного, сердитого моря, на пустынном пляже, думалось о маленькой теплой комнате в одном из частных пансионатов, об ужине с бутылкой мозельвейна…

То, что Отто услышал от Кристы, удивило его и обрадовало, так совпали их желания.

— Отто, давай останемся здесь до утра. Я хочу сварить тебе кофе. Ты любишь кофе?..

Хотя большинство частных пансионатов было реквизировано и в них разместились госпитали, Отто и Криста без труда нашли комнату в двухэтажном доме у моря.

Хозяйка, тощая, молодящаяся женщина, заломила непомерную цену, но Отто не стал торговаться.

Не успели они еще расположиться как следует — Криста пошла в ванную комнату, а Отто собирался спуститься вниз, чтобы договориться об ужине, — когда к ним постучали. Он повернул ключ, и в дверь тотчас же просунулся начищенный сапог, чтобы ее вновь не закрыли. Енихе отступил, в комнату вошел штурмовик с повязкой на рукаве. Правую руку он держал в кармане.

— Прошу предъявить документы.

Енихе даже не разозлился, напротив, его рассмешил этот «районный активист». На одно только мгновение в проеме мелькнула голова хозяйки, снедаемой любопытством.

— Заходите, фрау Эмма, заходите, — почти с улыбкой пригласил ее Отто. Его спокойный, уверенный тон несколько охладил пришедшего, и он уже не так грозно и настойчиво повторил свое требование: