Его апатия - Чингиз Абдуллаев Страница 15

— Вы знаете, в чем его обвиняют? — спросил Дронго, необращая внимание на очень выразительное лицо Голикова, явно не одобрившегопоследний вопрос.

— Знаю, — кивнула врач, — он, говорят, целую семью зарезал.И девочку… — Она снова тяжело вздохнула: — Здесь всем плохо. И у всех горе: уродственников убитых — свое, у родственников заключенных — свое. Только Богрешает, кого и как наказать. А люди… иногда сами не знают, чего хотят. Я нашимребятам все время говорю: зачем человека бить, если его все равно на всю жизньпосадят? Это ведь только представить, чего он себя лишил!

И не нам решать, кто виноват. Бог есть, и он все видит.Каждому воздается по делам его.

— Люди не могут полагаться на Бога в таком вопросе, —вставил Андрей Андреевич. — Для этого есть государство и суд.

— Да что суд! — отмахнулась Екатерина Борисовна. — Вы к намночью приходите и послушайте, как заключенные в подушку воют. У меня волосы досих пор дыбом встают. А одна наша санитарка за ночь поседела, когда такихкриков наслушалась. Больше, чем сам себя, человека никто наказать не может.Если совести нет, то ему и Бог не поможет. А если совестливый человек, то онпосле убийств таких и жить не захочет. Вот как я думаю. Ой, простите меня, ядолжна другие палаты обойти.

— Последний вопрос, — вновь остановил ее Дронго. — Вы незнаете, он болеет чем-нибудь серьезным?

— Воспалением легких болел, когда к нам привезли, —нахмурилась доктор Катя, — и еще у него, кажется, язва желудка. Мне он, правда,на нее не жаловался. Ну и другие болячки, которые у всех бывают. А почему выспрашиваете?

— Может, у него какая-нибудь более тяжелая болезнь есть, окоторой он не сообщил?

— Нет, — ответила врач, чуть подумав. — О какой болезни выговорите? На сифилис и СПИД мы сразу проверяем. Еще сейчас боятся атипичнойпневмонии, но ее у нас, слава тебе Господи, тоже нет. А теперь, извините, ядолжна бежать.

Доктор Катя заспешила к лестнице. Дронго задумчиво глядел ейвслед. Голиков подошел и встал рядом.

— О какой хронической болезни вы говорите? Думаете, мы можеминсценировать слабоумие? Или временное помешательство? Его уже осматривалипсихиатры. Когда происходят подобные убийства, адвокаты сразу подаютходатайство о психиатрической экспертизе, и прокуратура в подобных случаяхникогда не возражает. Омар Нагиев признан абсолютно вменяемым и отвечающим засвои поступки.

— У меня на уме совсем другое, — признался Дронго. — Егомать умерла в молодом возрасте от онкологии, сестра тоже лечилась от этойболезни. А что, если кто-то узнал о тяжелом заболевании Нагиева и решил егоподставить вместо себя? Такое возможно?

— Возможно, — согласился Голиков, — но слишком невероятно.

— Нам еще нужно понять, почему он пошел на столь страшноепреступление.

— Он не хочет ни с кем разговаривать, — напомнил АндрейАндреевич, — вы же сами только что убедились. По-моему, сделано вполнедостаточно. Я, конечно, подам жалобу, указав на некоторые нестыковки в работеследствия, но, боюсь, это ничего не изменит. Тем более что он сам признался всовершении преступлений и подписал все протоколы допросов.

— Вы видели, как он плакал? — спросил Дронго.

Голиков снял очки и, протерев стекла платком, снова наделих.

— В моей практике были подобные случаи, — тихо сказал он. —Не каждый человек может так вот просто перейти через кровь. Если хотите знатьмое мнение, то это как раз свидетельство его вины, а не наоборот. Извините, чтовынужден говорить вам такие вещи.

— Нам нужно до конца разобраться, — упрямо повторил Дронго.— Я хочу понять, что произошло.

— Может быть, это нам действительно необходимо, — согласилсяадвокат. — Но при этом нужно учитывать, что наши действия иногда наталкиваютсяна непонимание окружающих и приходят в противоречие с их желаниями.

— Кажется, Пифагор говорил, что человек должен делать то,что считает справедливым, что бы о нем ни думали и ни говорили, — вспомнилДронго. — Мудрый совет.

— Он не хочет ни с кем разговаривать, — напомнил АндрейАндреевич. — А я помню другой мудрый совет: бесполезно искать черную кошку втемной комнате, особенно если ее там нет.

— Если разрешите, я все-таки останусь при своем мнении, —упрямо настоял Дронго.

— Конечно. — Голиков снял очки, еще раз протер стеклаплатком и, не надевая очков, тихо сказал: — Вы интересный типаж, господинДронго. Не знаю, чего вы добиваетесь, но думаю, что вам нелегко. Выдержатьтакое испытание может не каждый человек. И вообще, даже приходить сюда —нелегкая задача.

— Я профессиональный юрист в пятом поколении, — пояснилДронго, — и всю свою жизнь занимаюсь только этим. Но до сих пор не научилсяоставаться равнодушным во время таких расследований.

— Что ж, каждому свое, — согласился адвокат, надевая очки. —Но идемте быстрее. А то уже шестой час, и нас могут не выпустить, — пошутил он.— Большинство людей к вашему возрасту превращаются в законченных циников. Высохранили интерес к жизни — это совсем неплохо.

— Меня интересует, — признался Дронго, — куда он дел такуюсумму денег. Может, оставил ее в Киеве, своей семье?

— Вы думаете, что это может смягчить приговор?

— Нет. Но это может объяснить некоторые мотивы егопоступков.

— Не думаю. Я написал в Киев, но мне никто не ответил. Я извонил туда, решив пригласить его бывшую жену. Но неизвестный женский голосответил, что жена и сын Омара Нагиева там больше не живут. А он мне, кстати,вообще не давал никаких адресов и телефонов.

— Сегодня должна приехать его сестра, — сказал Дронго, — япопытаюсь встретиться с ней и узнать еще кое-какие подробности.

— Встречайтесь, — согласился Голиков. — И не забудьте: нашпроцесс возобновится в понедельник.

Они достали свои пропуска и паспорта, чтобы выйти из больницы.Дронго вспомнил, как плакал Омар, и нахмурился. Дело оказалось даже болеетяжелым, чем он себе представлял.