Когда закроется священный наш кабак - Лоуренс Блок Страница 15

— Он сказал, чтобы я не ходила туда, — продолжала девушка, — на похороны. Они были где-то в Бруклине, а это для меня совершенно незнакомый мир, Бруклин. Но многие с нашей работы пошли. Мне бы не нужно было узнавать, как туда добираться, я могла бы поехать с нашими, могла бы смешаться с ребятами из офиса, могла бы приехать, чтобы отдать дань уважения с кем-нибудь еще. Но он сказал, что мне не стоит приезжать, сказал, что это будет неправильно.

Ее обнаженные руки были покрыты крохотными золотыми волосками. И от нее пахло духами — цветочный аромат с мускусной нотой.

— Он сказал, что это будет неправильно, — повторила Кэролин. — Сказал, что мертвых нужно уважать.

Она взяла свой бокал и заглянула в него.

— Уважение. Какого мужика волнует уважение? Что он может знать об уважении к мертвым или к живым? Я могла бы просто смешаться с толпой наших ребят с работы. Мы оба работаем в Таннахилл, и все знают, что мы только друзья. Господи, да мы всегда были только друзьями.

— Как скажешь.

— Вот дерьмо, — сказала она, растягивая слова, произнося их с особым ударением. — Я не говорю, что не трахалась с ним. Нет, конечно, нет. Но все это было так, просто чтобы хорошо провести время. Он был женат и возвращался домой к мамочке почти каждую ночь.

Она сделала еще один глоток амаретто.

— А это просто здорово, поверь мне, потому что, кто в здравом уме захочет увидеть Томми Тиллари рано утром? Господи Иисусе, Мэтью, я все это пролила или выпила?

Мы сошлись на том, что она все выпила слишком быстро. Сладкие напитки, по нашему мнению, обладают замедленным действием. Она сказала, что это модное нью-йоркское амаретто — полнейшее дерьмо. Оно совсем не похоже на бурбон, к которому она привыкла. Всегда знаешь, как и сколько бурбона можно выпить.

Я заметил, что люблю бурбон, и эта новость ее очень обрадовала. Союзы возникают и при более незначительных совпадениях, чем это, а наш союз она скрепила глотком из моего стакана. Я предложил ей допить его весь, она положила свою маленькую ручку на мою и со вкусом принялась за ликер.

* * *

— Бурбон — это подлый напиток, — сказала Кэролин. — Понимаешь, о чем я?

— А я думал, что это напиток джентльменов.

— Да, для джентльменов, что хотят упасть в грязь. Скотч, например, — это распашонки, ленточки, начальная школа. Бурбон — для парней, готовых выпустить из тебя зверя, готовых устроить непристойное шоу. Бурбон не даст заснуть жаркой ночкой и заставит тебя попотеть.

Но никто не вспотел. Мы были в ее квартире, сидели на диване в гостиной, что располагалась на уровень ниже, чем кухня и холл. Этот дом, с квартирами, оформленными в стиле «ар деко» ^[18], стоял на 57-й улице, чуть западнее 9-й авеню. Бутылочка «Мэйкерс Мак», купленная в магазине за углом, стояла на кофейном столике из стекла и металла. Кондиционер в ее квартире работал нормально, тише и эффективнее, чем мой. Мы пили из высоких стаканов, но не позаботились добавить льда.

— Ты был полицейским, — сказала девушка. — Мог он мне такое сказать?

— Вполне мог.

— А сейчас ты — детектив?

— В своем роде.

— Значит, ты меня не обворуешь. А ведь это было бы нечто, если бы меня этой ночью закололи грабители, правда? Он был со мной, и ее убили, а сейчас он с ней, и меня убивают. Но не думаю, что сейчас он с ней. Она сейчас в земле.

Ее квартирка была маленькой, но удобной. Вся мебель имела простые линии, а на кирпичных стенах висели картины в стиле «оп арт» ^[19], вставленные в простые алюминиевые рамки. Из окна можно было увидеть медную зеленую крышу стоявшего на углу «Парка Вандом».

— Если грабитель придет сюда, — продолжала Кэролин, — мои шансы будут получше, чем у нее.

— Потому что здесь есть я, чтобы тебя защитить?

— Мммм, мой герой.

Потом мы целовались. Я взял пальцами ее подбородок и поцеловал ее, мы слились в страстном поцелуе, я вдыхал аромат ее духов, чувствовал ее податливость. Мы немного пообнимались, а потом отодвинулись друг от друга и синхронно потянулись за своими стаканами с выпивкой.

— Даже если бы я была одна, — сказала девушка, возвратившись к теме так же скоро, как к своему стакану, — я бы смогла себя защитить.

— У тебя есть черный пояс по карате?

— У меня есть пояс, милый, и он подходит по цвету к моей сумочке. Нет, я смогла бы защитить себя с помощью вот этого. Дай мне минуту, и я все тебе покажу.

К софе примыкала пара модерновых матово-черных тумбочек. Она наклонилась, чтобы достать что-то из ящика тумбочки, которая стояла рядом со мной. Для этого ей пришлось растянуться на моем бедре. Моему взгляду открылась полоска золотистой кожи между бриджами и краем зеленой блузки. Я положил на нее руку.

— Подожди, Мэтью! А то я забуду, что ищу.

— Ну и хорошо.

— Нет, не хорошо. Вот. Видишь?

Она села, держа в руке пистолет. Он был такого же матово-черного цвета, как и тумбочки. Револьвер, и, по-моему, тридцать второго калибра. Маленькая пушка, вся черная, одноствольная.

— Может, ты его уберешь? — предложил я.

— Я знаю, как нужно обращаться с оружием, — ответила Кэролин. — Я выросла в доме, полном оружия. Винтовки, дробовики, пистолеты. Мой отец и братья увлекались охотой. На куропаток, фазанов, уток. Я знаю об оружии все.

— Он заряжен?

— Какой от него было бы прок, если бы он не был заряжен, верно? Тогда невозможно нацелить его на грабителя и сказать: «бах». Он зарядил его, прежде чем отдать мне.

— Его тебе дал Томми?

— Угу. — Она держала револьвер в вытянутой руке и осматривала комнату в поисках воображаемого грабителя. — Бах! Он не оставил мне запасных патронов, только те, которыми он заряжен. Так что если мне придется выстрелить в грабителя, то потом нужно будет попросить купить мне еще пуль.

— Зачем он дал его тебе?

— Да уж не для того, чтобы на уток охотиться, — она рассмеялась. — Для защиты. Я сказала ему, что мне иногда бывает страшно, как любой одинокой девушке в этом городе. И однажды он принес мне эту пушку. Он сказал, что купил револьвер для нее, чтобы она могла себя защитить, но она не захотела, даже в руки не взяла.

Кэролин замолчала и рассмеялась.

— Что смешного?

— Да то, что они все говорят: «Моя жена даже не хочет взять его в руки». У меня грязные мысли, Мэтью.

— В этом нет ничего особенного.