Особо опасен - Джон Ле Карре Страница 15

А когда их неоперившаяся команда впервые собралась на верхней галерее конюшен, только что наспех отреставрированной и ставшей их новой обителью, где их встретили Бахман своим любимым баденским вином, а Эрна Фрай — дикой кабаниной домашнего приготовления с брусникой, эти двое казались такими не разлей вода и действовали таким интуитивно-слаженным тандемом, что никто из гостей не удивился бы, если б они взялись за руки, но длилась эта идиллия ровно до того момента, когда Бахман взялся объяснить своим новобранцам, на кой хрен их призвали на эту грешную землю. Его обращение, одновременно похабное и мессианское, представляло собой отчасти эксцентричный урок истории, отчасти призыв к битве. Так что есть своя логика в том, что оно получило название «кантаты Бахмана». И звучало оно так…

#

— Одиннадцатого сентября случились два ground zeros, [4]— начал он, обращаясь к ним то сбоку, то из глубины галереи, а то вырастая перед ними, как джинн, присевший под стропилами и энергичной жестикуляцией подчеркивающий ключевые слова. — Один в Нью-Йорке. Второй, о котором вы ничего не слыхали, здесь, в Гамбурге.

Он ткнул пальцем в окно.

— Вот этот двор исчез под завалами бумаги высотой с десятиэтажный дом. И наши жалкие генералы из немецких разведслужб разгребали мусор граблями, пытаясь понять, где же они так облажались. Гении слетелись в этот город со всех концов света, чтобы дать советы, а заодно прикрыть собственные задницы. Главные защитники нашей священной конституции из Кёльна, да защитит нас Господь от всех защитников… — его слова были встречены смехом, который он проигнорировал, — шпионократы из наших славных заграничных разведотделов, достойнейшие дамы и господа из всеведущего комитета по разведке бундестага, американцы из агентств, о которых я слыхом не слыхивал, — всего я насчитал шестнадцать, — все они, расталкивая друг друга, спешили навалить побольше дерьма на чужое крыльцо, лишь бы свое осталось чистеньким. Я вам так скажу, все эти говнюки за пару недель наговорили столько умных слов, что нам, простым работягам, пытавшимся разгрести завалы и хоть как-то наладить работу, оставалось только сокрушаться: нет бы им наведаться к нам до всей этой заварушки. Тогда не было бы никакого Мухаммеда Атты и не поднялся бы такой вой в средствах массовой информации, где их, умников, поливали отнюдь не водой из-под крана.

Бахман прошелся по галерее, локти разведены, кулаки сжаты.

— Гамбург облажался. Все облажались, но Гамбург стал козлом отпущения. — Он скоморошничал, изображая оппонентов на воображаемой пресс-конференции. — «Сэр, скажите, пожалуйста, сколько в настоящее время в разведывательной службе Гамбурга специалистов, говорящих на арабском языке?» — выкрикнул он, скакнув влево. — «Полтора человека», — последовал ответ с прыжком вправо. — «А за кем конкретно, сэр, велась слежка в городе в течение месяцев, предшествовавших Армагеддону?» — Еще прыжок. — «Дайте, мадам, подумать… два китайских джентльмена, которые подозревались в промышленном шпионаже… подростки-неонацисты, рисующие свастику на еврейских надгробиях… новое поколение RAF… [5]ах да, и еще двадцать восемь старичков-коммунистов, мечтающих возродить старую добрую ГДР».

Он вдруг пропал из виду, чтобы снова материализоваться, уже в серьезной ипостаси, в дальнем конце галереи.

— На Гамбурге лежит вина, — произнес он тихим голосом. — Осознанная или неосознанная. Гамбург, вполне вероятно, породил этих угонщиков самолетов. Кто кого нашел? Они нас или мы их? Какие Гамбург посылал сигналы рядовому исламистскому террористу, мечтающему расхерачить западную цивилизацию? Многовековой антисемитизм? Есть такое. Концлагеря под боком? Тоже имелись в наличии. Ваша правда, Гитлер родился не в Бланкенезе, [6]но разве что только по недоразумению. Как насчет банды Баадер-Майнхоф? Гамбург с гордостью удочерил Ульрике Майнхоф, родившуюся неподалеку отсюда. Она даже подготовку проходила у арабов. Достойная компания психопатов. Может, Ульрике была таким сигналом? Слишком уж много арабов воспылали любовью к немцам по сомнительным поводам. Может, и наши угонщики тоже? Мы не успели их спросить и уже никогда не спросим.

Он немного помолчал, словно собираясь с духом.

— Но есть и хорошие новости, связанные с Гамбургом, — продолжил он радостно. — Мы морской город. Космополитический, леволиберальный, открытый свободный город. Мы мировые торговцы с первоклассным портом и первоклассным нюхом на выгоду. Мы не воспринимаем иностранцев как чужаков. Не то что какие-нибудь лошадники в провинции, для которых иностранец все равно что марсианин. А у нас они — часть пейзажа. На протяжении столетий Мухаммед Атта и ему подобные пили наше пиво, трахали наших проституток и возвращались к себе на своих кораблях. И мы с ними не здоровались и не прощались, мы никогда не спрашивали, что они тут делают, потому что принимаем их как данность. Мы хоть и Германия, но существуем как бы отдельно от нее. Мы лучше. Мы — Гамбург с Нью-Йорком в придачу. Да, у нас нет башен-близнецов, но у Нью-Йорка их уже тоже нет. Зато мы привлекательны. Нехорошие люди находят, что мы хорошо пахнем.

Опять повисает молчание, пока он взвешивает сказанное.

— Но если уж мы говорим о сигналах, то лично мне не по нутру наша новая мода лизать всем задницу под предлогом религиозной толерантности и мультикультурности. Потому что виноватый город, расшаркивающийся за свои прошлые грехи и без устали демонстрирующий свою удивительную, неразборчивую толерантность, — это тоже своего рода сигнал. Это, в сущности, приглашение: заходите и проверьте нас на вшивость.

Он подбирался к своей излюбленной теме, которую все ждали и ради которой их выдернули из Берлина или Мюнхена и отправили в Гамбург, в эти обветшалые эсэсовские конюшни. Он иронизировал над вопиющей неспособностью западных спецслужб — и германской в первую очередь — рекрутировать хоть сколько-то эффективную ударную силу против исламской угрозы.

— Вы думаете, после одиннадцатого сентября что-нибудь изменилось? — он ярился то ли на них, то ли на себя. — Вы думаете, двенадцатого сентября представители нашей доблестной внешней разведки, вдохновленные глобальным видением террористических угроз, спешно намотали на головы кефийе и отправились на базары в Адене, и Могадишо, и Каире, и Багдаде, и Кандагаре, чтобы прикупить в розницу немного информации о том, где и когда рванет следующая бомба и кто нажмет на кнопку? Ладно, все мы знаем плохую шутку: араба нельзя купить, но его можно нанять. Так вот, нас даже на это, едренть, не хватило! Если не считать каких-то доблестных поползновений, не стоящих того, чтобы этим морочить вам головы, мы не разжились ни единым настоящим информатором. Его как не было, так нет и по сей день. Я не говорю о всяких там хлыщеватых немецких журналистах, и бизнесменах, и работниках гуманитарных организаций, сидящих у нас на зарплате, а также об иностранцах, жаждущих продать нам свои промышленные отходы ради получения дополнительной, безналоговой прибыли. Потому что нам нужны настоящие информаторы. Коррумпированные, разочарованные, радикальные имамы или подростки-исламисты, готовые нацепить пояса шахидов. Не засветившиеся сподвижники Усамы, не его вербовщики и курьеры, не его квартирмейстеры и казначеи, не даже те, кому до него как до звезды. Обычные симпатичные люди за соседним столом в ресторане.