Проклятия по контракту - Александр Каневский Страница 15

— Спасибо, что уделили мне время. Если возникнут вопросы, я вам позвоню.

— Всегда рад помочь.

Они вышли в прихожую.

— Разрешите воспользоваться вашим туалетом.

— Пожалуйста! — Мерлин провёл Бориса по коридорчику до оббитой красным дерматином двери и гостеприимно распахнул её — включился свет, вентилятор и музыка. — Прошу!.. Полная звуконепроницаемость.

Мыло, дезодоранты и духи — на подоконнике. Унитаз из Японии, с подогревом…

— Имея такой туалет, вы можете принимать даже королеву.

— Королеву не приходилось, а вот одна графиня его посетила.

— Графиня? Что она делала у вас?

— То же, что и остальные: проклинала графа… На столике — дивиди, если не любите современную музыку, можете переключить на классику: Бах, Бетховен, Вивальди… Вот здесь.

Он нажал на кнопку и в туалете зазвучали голоса Никитиных:

Под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди,

Под музыку Вивальди, под старый клавесин…

С Тиной они встретились в кафе. Она сообщила, что Кононова взяли на операцию, это надолго: врачи постараются сохранить ему ноги, хотя у них большие сомнения. Его жена по-прежнему там, в полусонном состоянии: ей периодически дают успокоительное. Что касается Бурляева, то по настоянию Маруси, его перевезли в Институт Склифосовского, но он всё ещё в коме.

— Благодарю за хорошую службу! — торжественно произнёс Борис.

— Служу России и моему любимому мужу! — так же торжественно ответила Тина.

— Получите заслуженную награду! — Борис перегнулся через столик и поцеловал её. — А теперь слушай. — Он подробно описал ей свою встречу с Мерлиным и подвёл итог: — Тип хитрый и скользкий, но в нём чувствуется какая-то сила… Я их не очень знаю, этих магов, экстрасенсов, целителей, но надо бы… — Он прервал фразу. — Стоп! Есть идея! Мы сейчас поедем к одному замечательному человеку, который нам сможет многое объяснить!..

— Кто это?

— Друг нашей семьи, Август Генрихович Шляпке, из обрусевших немцев, профессор психологии, членкор многих академий мира. Преподавал в разных Университетах… Сейчас уже очень старенький, в основном, сидит дома, пишет статьи, иногда читает лекции, консультирует. Как я о нём сразу не подумал!.. Он спас от гонений многих экстрасенсов, шаманов, гипнотизёров — ведь советская власть их не признавала, — продолжал рассказывать Борис. — Взял под свою опеку, якобы, чтоб изучать их возможности, но, в основном, он просто давал им крышу, прикрывал своим именем и авторитетом… Потом, когда сменилось время, их признали, позволили работать, многие из них стали знаменитыми. Но они не забывают его и до сих пор с ним в контакте.

Через пять минут они уже сидели в машине. Борис позвонил Шляпке, попросил о встрече и нажал на газ — старый «Форд» рванулся вперёд и так лихо помчался по шоссе, как будто впереди его ждала молодая «Тойота».

Профессор жил на Чистых прудах, в старом доме, в большой трёхкомнатной квартире с длинными коридорами и высоченными потолками. Он сам открыл им входную дверь и провёл в свой просторный кабинет, который напоминал музей стариной мебели: письменный стол из красного дерева, книжные шкафы, с резными узорами, кожаные кресла со львами-подлокотниками, бюро, инкрустированное перламутром, бронзовая люстра величиной с вертолёт, напольные часы с боем, секретеры с узорами из бисера… А на стенах, в резных старинных рамках, как иконы, были развешены фотографии одной и той же женщины, в различных ракурсах и одеяниях… Борис с широко раскрытыми от удивления глазами переводил взгляд с одной фотографии на другую: это была его покойная мама, Людмила Михайловна Пахомова, артистка Театра Оперетты, в разных ролях из разных спектаклей… Он перевёл вопрошающий взгляд на хозяина кабинета и тот спокойно ответил на его немой вопрос:

— Да, я любил вашу маму. Ходил на все её спектакли, собирал её фотографии во всех ролях, и прятал их, чтоб она не догадалась. Развесил всё только после её смерти.

Для Бориса это признание явилось неожиданностью:

— Вы любили маму?!

— Да. Много лет.

— И не признавались?

— Упаси Господь! Она красавица, талантлива, популярна! У неё было столько шикарных поклонников, а я… — Но она к вам очень хорошо относилась!

— Я знаю. — Он тепло улыбнулся своим воспоминаниям. — Она всегда встречала меня песенкой: «Скоро осень, за окнами Август»… Когда я её чем-то радовал, она называла меня Апрель, а когда была недовольна — Январь.

Борис всё ещё не мог прийти в себя.

— Почему же вы ей не признались?.. При всех поклонниках, она была очень одинока. Вы могли согреть жизнь друг другу!

Если б вы знали, сколько разя собирался это сделать, но так и не решился.

— Почему?..

— Потому что до конца своих дней она оставалась полноценной, привлекательной женщиной. А я?.. Я старше её почти на четверть века, что я мог ей предложить? Возможность каждое утро наблюдать, как я укладываю свой единственный волос и чищу свой единственный зуб?.

Тина, стараясь это делать незаметно, с интересом рассматривала хозяина кабинета. Он был маленький, худенький, высушенный, как сухарик. В своём огромном кабинете, среди высокой мебели, он казался гномиком в гигантском лесу. Видно было, что ему много лет, но держался он бодро, фразы произносил уверенно и чётко, только большие очки с толстыми стёклами выдавали, что со зрением у него не всё в порядке, и передвигался он, опираясь на старинную трость, на которую, быть может, когда-то опирался сам Александр Сергеевич Пушкин.

Заметив её любопытный взгляд, профессор продолжил, адресуя свою речь уже не только Борису, но и Тине.

— Я ещё держусь, потому что превратился в сухофрукт, а сухофрукты хранятся намного дольше, чем свежие фрукты… Когда-то, на встрече со студентами, мне задали этакий непосредственный вопрос: почему вы живёте так долго? Я ответил: потому что я не задаю Богу вопросы, которые ему задают другие: «Господи, за что мне такое?..» Или: «Почему именно я?.. Почему именно меня?», и так далее… Вот он и берёт их на небо, чтобы ответить. А я его не тревожу по пустякам, так, иногда, что-нибудь попрошу.

Борис невольно улыбнулся.

— И ваши просьбы доходят до него?

— Представьте себе. Потому что я не клянчу — я ему доверяю. Называю только проблему и говорю: реши её сам, Господи, ты лучше знаешь, как это сделать.

— Ну, и как?

— Решает. Он ко мне неплохо относится. И знаете почему? Я его смешу. Есть такая мудрость: хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. У меня было столько безумных планов — на год, на пять, на десять лет вперёд… Я очень смешил Бога, очень!..

Тина осмелилась и спросила:

— А какая у вас была главная цель в жизни?

Он спокойно ответил: