Клуб избранных - Александр Овчаренко Страница 15

– В десант пойдёшь?

– Отчего же не пойти, пойду! – ответил Пахом и шмыгнул разбитым носом. Так Пахом и ещё два десятка призывников попали в сержантскую «учебку» [13].

Тот, кто служил, знает, что тяжелей «учебки» в армии только дисбат. Всё, чем пугали пацанов на гражданке – всё это есть в «учебке».

Прослужив пару месяцев, Пахом понял: самое страшное – не многокилометровые кроссы по пересечённой местности, не прыжок с парашютом на ночной лес и даже не «дедовщина». Страшно, когда всё по Уставу. В «учебке» всё было по Уставу. Сержантские «лычки» зарабатывались кровью и потом. Пахом знал, что через полгода их выпуск отправят в Афганистан, но даже это его не пугало. Он был согласен и на Афган, и на Новую Землю, и на Талды-Курган, лишь бы поскорей вырваться из ненавистной «учебки». Но расстаться с «учебкой» ему не дали. В мае, накануне очередного прибытия курсантов, его вызвал ротный и без долгих предисловий предложил остаться в «учебке» на должности заместителя командира взвода. В армии на предложение старшего по званию принято отвечать согласием. Пахом согласился. Кроме того, сама мысль о том, что он остаётся в «учебке» сержантом, приятно согревала его курсантскую душу. Сержант в «учебке» – царь и бог! Ему принадлежат курсантские тела и души. От него зависит, будешь ли ты жить по распорядку или по Уставу с большой буквы «У». Если по Уставу – пиши пропало!

По Уставу – это значит, что за нарядом по кухне последует наряд в автопарке, потом караул, а после караула – наряд в гарнизонном патруле. Наряды будут чередоваться с небольшими перерывами на сон, строевую подготовку и разгрузку цемента. Через месяц такой службы солдат впадает в прострацию, поэтому задавать ему самый популярный в армии вопрос «Сколько дней до дембеля?», просто не рекомендуется.

В армии Пахом научился многому. На занятиях по рукопашному бою его били и безжалостно швыряли на маты, а иногда и мимо. Зато Пахом научился держать удар и не бояться боли. На стрелковой подготовке его заставляли разбирать, собирать оружие и стрелять до мозолей на указательном пальце. Благодаря этому Пахом владел всеми видами стрелкового оружия, стоящего на вооружении в ВДВ.

Его учили прыгать с парашютом, и Пахом уверенно, без страха выпрыгнул из брюха самолёта навстречу прекрасной и одновременно пугающей, стремительно приближающейся земле. Страх пришёл позже, когда Пахом в поле собирал парашют и с удивлением поглядывал в голубую высь.

После первого прыжка Пахом уяснил простую, но очень важную истину: надо твёрдо верить в себя и в успех предприятия, даже если это прыжок через пропасть.

Но самое главное – в армии Пахом получил первый и бесценный опыт работы с людьми, или, как любил говорить ротный «с лишним составом». Со временем Пахом открыл в себе редкую способность разбираться в людях, какими бы словами и поступками они ни прикрывались. Казалось бы, человек исполнительный, аккуратный, с начальством вежлив, с сослуживцами свой «в доску», но нет у Пахома доверия к нему. «Душонка у него мелкая и гнилая!» – говорит про него Пахом. Проходит время – и солдат оказывается в санчасти! Вот только у бойца не ангина и не простуда, а множественные ушибы и перелом челюсти, которые он получил от сослуживцев, взамен украденных у них ночью денег.

Но хорошо и гладко в жизни не бывает, и если жизнь что-то даёт человеку, то требует от него что-то взамен. Так в характере Пахома появилась нехорошая черта: стал он злопамятен и нетерпим к тем, кто становился у него на пути. Однажды, после отбоя, Пахом вызвал в каптёрку, где с друзьями-сержантами баловался чифирём, недавно прибывшего в «учебку» курсанта. Курсант был на голову выше Пахома, и по весовой категории значительно его превосходил. В нарушителях курсант не числился, но делал всё нехотя, приказания Пахома воспринимал с ухмылочкой, и поглядывал на последнего свысока. Когда курсант зашёл в каптёрку, там сразу стало тесно. Из одежды на нём были синие до колен трусы и кирзовые сапоги с короткими голенищами. Пахом, не торопясь, поставил кружку с чифирём на край тумбочки и подошёл к курсанту.

– Я вызвал вас, товарищ курсант, чтобы обратить Ваше внимание на физическую подготовку, – спокойно произнёс Пахом, подражая командиру взвода.

– Обращайте! – ухмыльнулся курсант.

– Обращаю! – в тон ему ответил Пахом и молниеносно провёл классическую «двойку»: удар левой в солнечное сплетение и второй, не менее сильный удар правой по корпусу. Курсант на мгновение завис всей тушей над Пахомом, после чего рухнул на свежевымытый пол каптёрки.

– Больно? – участливо спросил Пахом, склонившись над поверженным насмешником и не дожидаясь ответа, нанёс третий удар костяшками пальцев точно в переносицу. От такого удара у курсанта мгновенно «заплыли» оба глаза и под глазами образовались два симметричных кровоподтёка цвета ночной фиалки.

– Учитывая Ваше нынешнее физическое состояние, – как ни в чём не бывало, продолжил Пахом, потирая костяшки пальцев, – я Вам настоятельно советую, начиная с завтрашнего дня, в течение месяца, после отбоя делать по десять подходов к турнику для отработки упражнения «подтягивание». Десять подходов по десять подтягиваний каждый. А теперь можете идти.

Когда курсант выполз из каптёрки, Юрка Поляков, земляк Пахома, помедлив, спросил:

– Ты, это… ты, Пахом, не сильно того…? Палку не перегнул?

– Нет, не сильно, но могу сильнее, – спокойно ответил Пахом, допивая остывший чифирь. И все поняли: этот сможет, этому поперёк дороги не становись!

С Харьковским Пахом встретился в «лихие девяностые», когда Пахома попёрли из милиции, где он после армии работал опером. Во время одного из дежурств Пахом взял «братка» прямо над тёплым трупом собутыльника, которого «братан» во время пьяной ссоры замочил из китайского «ТТ». Погибший был осведомителем Пахома, и по оперативным документам проходил под кличкой «Сивый». За секунду до того, как на запястьях убийцы защёлкнулись «браслеты», последний успел сбросить ствол. Пистолет долго искали, но не нашли. Тогда Пахом привёл «братка» к себе в кабинет и приступил к задушевной беседе, во время которой последний не оценил благородных порывов опера, повёл себя безрассудно, чем наплевал в пахомовскую душу. Зря он это сделал. Пахом этого не любил. Не любил и не прощал!

После скоротечного, но безрезультатного допроса «братка» отвезли в реанимацию, где врачи долго боролись за его никчёмную жизнь. Бандит выжил, но Пахому руководство предложило уволиться «по-тихому», не дожидаясь результатов служебного расследования. Пахом сдал в дежурку табельный «Макаров» и подал по команде рапорт об увольнении.

Выйдя из стен родной «ментовки» на широкие ростовские улицы, Пахом призадумался. Гражданской специальности у него не было, да и не лежала душа у него к спокойной жизни. Оглядевшись, Пахом с удивлением обнаружил, что на фасадах немногочисленных ростовских предприятий, выживших после «перестройки», кумачовые транспаранты с надписью «Мы ждём тебя, Пахом!» почему-то отсутствовали. Тогда Пахом зашёл в первый попавшийся на его пути банк. Это был «Ростсельхозбанк» – первый банк, созданный в ту лихую годину Харьковским. Банку требовались охранники. Послужной список Пахома начальнику охраны банка понравился, и он повёл кандидата на беседу к шефу.