Украденный сон - Александра Маринина Страница 15

– Не понимаю я, как ты живешь, Настасья. Я уже часназад встал, с Кириллом погулял, зарядку на улице сделал, сейчас я бодр и свеж,а ты дрыхнешь. Ты правда, что ли, еще спала?

– Конечно, правда.

– Ну тогда извини. Ты вполне проснулась? Информациювоспринимаешь?

– Валяй.

Настя приподнялась на локте, улеглась поудобнее и поставилателефонный аппарат себе на грудь.

– Значит, первое. Передача «Свободная рулежка» почетвертому каналу шла 22 октября в 21.15, окончилась в 21.45. Второе. МатьВиктории Ереминой действительно была алкоголичкой, но Вику в дом ребенка отдалине потому, что мать направили на лечение, а потому, что она получила срок постатье сто третьей за умышленное убийство. Правда, по суду ей назначилипринудительное лечение от алкоголизма. Умерла она и в самом деле от отравленияденатуратом, но не в профилактории, а в колонии строгого режима.

– Почему строгого режима? Это была не первая еесудимость?

– Вторая. Первый раз она отбывала срок за кражу. Вика,кстати, родилась во время первой отсидки. В детдоме уже почти весь персоналпоменялся, но одна воспитательница работает там давно. Она утверждает, что Викене говорили правду, чтобы не травмировать. Хватит с нее и того, что мать больнаалкоголизмом. Да и смерть страшная. Теперь третье, самое плохое.

Готова?

– Готова.

– Валентин Петрович Косарь, обладатель широкихзнакомств в медицинском мире, умер.

– Когда!

– Крепись, Настасья, похоже, мы с тобой вляпались вкакое-то болото.

Косарь насмерть сбит машиной. Ни очевидцев, ни информации –ничего. Тело лежало на дороге, обнаружено проезжавшим мимо водителем. Делонаходится в производстве в Юго-Западном округе. Деталей пока не знаю, собираюсьсегодня к ним наведаться.

– Подожди, Андрюша, подожди, – Настя болезненнопоморщилась и прижала свободную ладонь к виску. – У меня в голове полная каша,ничего не соображаю. Когда погиб Косарь?

– Двадцать пятого октября.

– Мне надо подумать. Ты двигай на Юго-Запад, а я пойдуна работу, доложусь Колобку, потом съезжу к Ольшанскому. Встретимся с тобойчаса в два. Годится?

– Где?

– Ты, как я понимаю, хочешь днем Кирилла покормить.

– Ну… хотелось бы, конечно.

– В половине второго подбери меня возле метро«Чеховская», поедем к тебе домой, ты покормишь пса, а потом пойдем с нимпогуляем. Знаешь, мне кажется, мы с тобой как-то бестолково мечемся, толкаемсяв разные двери, сами не понимая, что хотим найти. Хватит скакать, пора сесть иподумать.

Ты согласен?

– Тебе виднее, это про тебя говорят, что ты компьютер,а не про меня.

Я при тебе вроде мальчика на побегушках до сих пор был.

– Ты что? – испугалась Настя. – Ты обижаешься на меня?Андрей, миленький, если я что-то не так сказала…

– Да брось ты, Настасья, тебе уж и слова сказатьнельзя. У тебя по утрам чувство юмора долго спит: ты уже проснулась, а оно ещенет. В час тридцать, метро «Чеховская». Привет.

Настя поставила телефон на место и вяло, еле волоча ноги,побрела в ванную. На душе у нее было слякотно. Обнаруженное несколько днейназад «кое-что» с каждым днем вырастало и крепло, и что с ним делать, она незнала.

С каждым днем Виктор Алексеевич Гордеев становился всемрачнее. Его обычно круглое лицо осунулось и посерело, движения становилисьмедленнее, голос – суше. Все чаще, слушая собеседника, он произносил «ну да, нуда», и это означало, что он опять не слушает, что ему говорят, а думает очем-то своем.

Проводя утреннюю оперативку, он плохо слышал сам себя,вглядываясь в который раз в лица своих подчиненных и думая: «Этот? Или этот?Или вон тот? Кто из них?»

Ему казалось, что он знает, кто из оперативников связан спреступным миром, но верить в это не хотелось. В то же время если это не он, нетот, на кого он думает, значит, кто-то другой, и от этого не легче. Гордеев ковсем относился одинаково, и кто бы ни оказался предателем – будет одинаковобольно. Его раздирали противоречивые желания: с одной стороны, ему хотелосьподелиться с Каменской своими подозрениями, но, с другой стороны, он считал,что втягивать ее не нужно. Конечно, Настасья умница, наблюдательная, с хорошейпамятью и четким мышлением, с ней вместе легче было бы разобраться. И в то жевремя Виктор Алексеевич знал, как трудно будет ей, скажи он о своихподозрениях, разговаривать с этим человеком, работать с ним, обсуждать любые,даже не служебные вопросы. Кроме того, она может выдать себя и насторожитьтого, кто пока уверен в своей безопасности.

Во время совещания он не спрашивал Настю о ходе работы поубийству Ереминой. Она поняла правильно и, вернувшись к себе в кабинет,терпеливо ждала вызова начальника. Не прошло и десяти минут, как Гордеевпозвонил ей по внутреннему телефону с одним коротким словом: «Зайди».

– Виктор Алексеевич, пусть Миша Доценко побеседует сэтим человеком, – Настя протянула Гордееву листок, на котором были записаныкоординаты Солодовникова и вопросы, требующие как можно более точного ответа.Миша Доценко так искусно умел «работать» с памятью людей, пробуждаяассоциативные связи, что с его помощью порой человек вспоминал до малейшихдеталей и с точностью до минуты события, давно минувшие. Настя очень надеялась,что Мише удастся установить время, когда Солодовников звонил своему приятелю поинституту Борису Карташову. Это поможет более точно очертить временнойинтервал, в котором раздался тот исчезнувший с кассеты звонок.

– Хорошо. Что еще?

– Еще нужно повторно допросить врача-психиатра, укоторого консультировался Карташов. Это я должна сделать сама.

– Почему?

– Потому что я разговаривала с Карташовым, хорошо помнювсе детали беседы и, чтобы выявить противоречия в показаниях, с врачом должнаразговаривать тоже я. Во всяком случае, то, что мне поведал Карташов, довольносильно отличается от того, что записано в протоколе допроса доктораМасленникова.

– Ты так серьезно подозреваешь этого художника?

– Очень серьезно. К тому же эта версия ничем не хужедругих. На проверку двух первых ушли три недели. Я согласна, те две версии былисамые трудоемкие. По данным ОВИРа, никто из иностранных клиентов Ереминой вконце октября в Москве не был, за исключением того последнего голландца, ноОльшанский доверяет его алиби. Немотивированные действия в состоянии острого психозадо конца проверить все равно невозможно. Все, что было в наших силах, мысделали. Остается ждать, что случайно выплывет какая-нибудь информация, нождать этого можно до самой пенсии. А вот история с болезнью Ереминой кажетсямне подозрительной. Виктор Алексеевич, у меня есть основания думать, что она небыла больна и ее украденный сон – сказка про белого бычка.