Знак убийцы - Люк Фиве Страница 15

— А я могу принять участие в разговоре? — послышался женский голос.

— Лоранс! Невероятно! — обернувшись, вскричал Питер.

Ему не удалось скрыть ни свое удивление, ни смущение. Во всяком случае, женщина, которая только что вошла в лабораторию, для него была гораздо больше, чем просто ученый.

В свои сорок лет Лоранс Эмбер нравилась мужчинам, и она это знала. Очень обольстительная, она представляла собой крайне редкий экземпляр ученого, ведь они обычно уделяют своей внешности минимум внимания. Один костюм с вызывающим декольте свидетельствовал о желании обольщать. Реакция Питера Осмонда лишь частично оправдала ее ожидания: он сконфузился и бросил смущенный взгляд на Леопольдину, которая предпочла сделать вид, будто ее очень интересует работа отца Маньяни.

Осмонд обнял Лоранс Эмбер за плечи и расцеловал в обе щеки.

— Даже подумать не мог…

— Почему ты не известил меня, что собрался в Париж? Я бы приехала в аэропорт встретить тебя.

— Я решил… экспромтом, как говорят французы. Отец Маньяни, познакомьтесь, Лоранс Эмбер, очень талантливый биолог, специалист по эмбриологии.

— Очень рад, — сказал отец Маньяни, вставая, чтобы с присущей ему любезностью пожать коллеге руку.

— И я тоже, — ответила Лоранс Эмбер. — Я недавно прочла одну из ваших работ, и она произвела на меня огромное впечатление.

— Благодарю вас.

Осмонд повернулся к Леопольдине:

— А это…

— Вы занимаетесь библиотеками, не так ли? Как кстати вы здесь, мне надо кое-что у вас попросить, — прервала его Лоранс. — Я хотела бы получить некоторые книги. Вы можете зайти ко мне в кабинет после обеда? Отдел эволюционной биологии, это на улице Кювье. — И, не дожидаясь ответа, она погрозила пальцем американцу: — А тебя, Питер, я веду в ресторан. И не отказывайся, это я приглашаю.

И тот не отказался. Весьма загадочные законы, определяющие отношения между мужчинами и женщинами и законы взаимного притяжения, — одна из наиболее трудных тем для описания. Законы же, которые определяют связь между женщинами, со своей стороны являются непостижимо сложными. Леопольдина Девэр не была здесь исключением. Она сразу почувствовала неприязнь к Лоранс Эмбер. Она расценила тон, которым та обратилась к ней, высокомерным и презрительным, хотя это было вовсе не так.

Что же касается отца Маньяни, то его положение представителя Церкви ограждало его от подобных конфликтов. Он в некотором роде чтил строгое соблюдение нейтралитета. Во всяком случае, нам хотелось бы так думать.

Чайная комната при парижской мечети предлагала посетителям истинный оазис прохлады и спокойствия. Стены, украшенные изящными мозаиками в арабо-андалузском стиле, маленькие кованые металлические столики и тяжелые медные светильники вызывали чувство, будто ты перенесся на чужбину, что еще больше усугублялось тишиной, в которой тихо лились разговоры. Даже Питер Осмонд проникся этой атмосферой и говорил сдержанно, несмотря на явное возбуждение, которое он испытывал от встречи с Лоранс Эмбер.

Наблюдатель хотя бы немного проницательный мог бы заметить выражение радости на их лицах, свидетельство старого и глубокого содружества, и мог бы, наверное, без опасения быть опровергнутым, прийти к выводу, что эту пару связывает или связывала большая интимная близость.

Время, казалось, не смазало их воспоминаний. Питер Осмонд снова словно перенесся в те времена в «Мюзеуме», пятнадцать лет назад, когда молодой подающий надежды преподаватель Принстона приехал по приглашению Мишеля Делма прочесть лекции о гетерохромных генах и их влиянии на модели эволюции. Он обратил внимание на молодую докторантку, какой тогда была Лоранс Эмбер, — сразу, как приехал. Но сблизились они на раскопках в Центральном массиве. Их страсть продлилась несколько недель, потом Питер Осмонд вынужден был вернуться в Соединенные Штаты. Они поклялись друг другу в вечной любви, обещали очень скоро увидеться, но время и расстояние сделали свое дело, и каждый пошел своей дорогой. Питер Осмонд женился, стал отцом, разошелся с женой. Лоранс тоже любила, тоже страдала, но своей независимостью не поступилась. Наверное, пик сорокалетия заставил ее посмотреть на жизнь иначе: женщина, даже столь свободная сама по себе, не может всегда скрывать свою некоторую несостоятельность. Время иногда действует как могущественный разоблачитель. И вот профессии снова случайно свели бывших любовников. Сильно ли они сожалели о чувстве, которое некогда испытали друг к другу? Возможно. Но если они и были мужчиной и женщиной, они не меньше были учеными и знали относительность чувств и жизненного опыта. Мы удовлетворимся мыслью, что они были счастливы вновь обрести друг друга, что они воспользуются этими минутами дружбы, но все же отдадим себе отчет в том, что ничто, пожалуй, не сможет заставить их сойти со своего пути.

Лоранс Эмбер и Питер Осмонд со смехом вспоминали раскопки, холодные утра, поиски аммонита в щебне, свет штормовой лампы, огонь, около которого все началось… но тут лицо молодой женщины внезапно омрачилось.

— Одно время я много работала с Анитой Эльбер. Ты, наверное, знаешь, что с ней случилось? — Осмонд молча кивнул. Лоранс не догадывается, до какой степени он знает… — Сегодня утром полиция меня коротко допросила, — продолжила она почти против воли. — Вот так я и узнала новость… Я до сих пор в себя не пришла. Надо сказать, мы с Анитой Эльбер часто спорили. Я абсолютно не согласна с ее теорией относительно генетического детерминизма индивидуума.

— Это меня не удивляет. Ты не из тех женщин, которые легко расстаются со своими идеями.

— Я знаю, Питер, что ты их не разделяешь. Но хотя бы уважай мою точку зрения.

— Ладно… Мы сходимся во взглядах на процесс естественной селекции, а это главное. Но я должен смотреть шире, и я не вижу нигде следа Бога…

— Я умею проводить грань между своими научными работами и своими религиозными убеждениями. Мои исследования эмбрионов наглядно показали внутреннюю логику в развитии живого организма, моделируемую гармоничным притяжением в противовес притяжению хаотичному. Эта логика подчиняется математическим законам абсолютно наглядным образом и признана огромным числом научных авторитетов. А говоря это, я действительно, в плане чисто личном, думаю, что эта логика, возможно, проистекает из намерения…

— Well… Что касается меня, то я в этом сомневаюсь, но слушаю тебя…

— Конечно, я никогда не упоминала об этом ни в одной своей научной публикации! По крайней мере ты веришь в мою порядочность. С Анитой Эльбер спорить было невозможно. Она как-то раз даже чуть не запустила в меня пресс-папье. Это была какая-то неискоренимая злоба.

— Что свидетельствует о том, что я прав. Во всяком случае, уж у Аниты Эльбер не было никакой связи с Богом.

— Не смейся надо мной.

Осмонд от души рассмеялся. Их содружество было нерушимо.

Он внимательно посмотрел на нее.

— По правде сказать, ты не первая говоришь такое об Эльбер.