Смертельная игра - Фрэнк Толлис Страница 15

— Да, — сказал Либерман. — Но почему здесь? Если вы хотите изучать медицину, разве вам не удобнее делать это в Лондоне?

— Я приехала в Вену из-за доктора Ландштайнера. Видите ли, меня интересует… Она замешкалась, прежде чем продолжить: — Меня интересует кровь.

Оттенок глаз мисс Лидгейт был необычным: оловянная смесь голубого с серым. Поразительную глубину усиливал тонкий темный ободок вокруг радужной оболочки. Она поняла, что должна пояснить свои слова.

— Мой дед был врачом, и он много писал о болезнях, связанных с кровью. Его восхищали английские ученые эпохи Просвещения, особенно те, которые занимались вопросами переливания крови. Я заинтересовалась этой темой, прочитав дневник моего деда, в который он подробно записывал свои мысли и наблюдения. Смешивая образцы крови и изучая их под микроскопом, он установил, что кровь бывает разных типов. Он сделал вывод, что именно несовместимость разных типов была основной причиной прежних неудачных попыток переливания. Таким образом, похоже, что мой дед более чем на полстолетия опередил Ландштайнера, сделавшего подобное открытие совсем недавно. Еще живя в Англии, я вступила в переписку с доктором Ландштайнером, а когда я приехала в Вену, он пригласил меня посещать собрания в Институте патологий.

— Чтобы обсуждать работу вашего деда?

— Да, и… — она сделала паузу, а потом продолжила: —…и поговорить о некоторых моих идеях. Доктор Ландштайнер обещал, что я смогу работать в его лаборатории, если меня примут в университет.

— Должно быть, вы произвели на него впечатление.

Она опустила глаза, смущенная комплиментом Либермана.

Либерман старался побольше говорить с мисс Лидгейт о ее дедушке и его дневнике. Поначалу пациентка была довольно молчалива, но вскоре оживилась и начала рассказывать с большим воодушевлением. Доктор Людвиг Бухбиндер переехал в Англию по просьбе не кого-нибудь, а самого принца Альберта. Он был назначен лейб-медиком королевы Виктории, но его обязанности не ограничивались только врачеванием. Бухбиндер был доверенным лицом принца-консорта и играл важную роль в планировании и организации первой международной выставки, состоявшейся в 1851 году в Лондоне, в специально построенном для этого события Хрустальном дворце. Он был одним из немногих врачей, которые настаивали на использовании стетоскопа — инструмента, к которому большинство британских медиков относились с подозрением, так как он был изобретен в континентальной Европе.

Несмотря на то что Бухбиндер был весьма занятой человек, он находил время и для своей страсти — изучения истории медицины. Вскоре он наткнулся на описания нескольких опытов с переливанием крови, проводившихся в семнадцатом веке под эгидой Королевского научного общества. Доктор женился довольно поздно и обосновался в Лондоне. У него родились две дочери, младшая из которых, Грета, стала впоследствии матерью мисс Лидгейт.

В дальнейшем Бухбиндер продолжал работать над многими практическими вопросами медицины, включая болеутоляющие свойства растений. Среди «кандидатов» на изучение в его списке была и белая ива (Salix Alba), из которой вырабатывали вещество, лишь тремя годами ранее введенное в медицинскую практику Хоффманом под наименованием «аспирин».

— Как интересно, — сказал Либерман. — Похоже, он действительно был выдающимся человеком.

— Да, — ответила мисс Лидгейт. — Доктор Ландштайнер считает, что дневник моего деда надо отредактировать и опубликовать.

— А вы хотели бы взять на себя эту работу?

— Да, когда мне станет лучше.

— А что с другими членами вашей семьи?

Мисс Лидгейт с большой нежностью рассказала о своей матери, потом заговорила об отце, Сэмьюэле Лидгейте, преподавателе естественных наук. Человек прогрессивных взглядов, он считал, что современная женщина должна обладать равными возможностями и правами с мужчинами, и соответствующим образом воспитывал дочь. Мисс Лидгейт была единственным ребенком, и Либерман задался вопросом, было бы ее воспитание другим, если бы Грета Лидгейт подарила мужу больше детей, с которыми он мог бы на практике применять свои педагогические теории. Но мисс Лидгейт имела счастье — или несчастье — быть единственным объектом воспитания.

Лидгейты жили в нескольких милях к северу от столицы. Либерман много раз бывал в Лондоне, но ни разу не слышал ничего о Хайгейте. По описанию мисс Лидгейт, это место было очень похоже на район Гринцинг в Вене: деревня, построенная на естественной возвышенности, откуда ночью можно было любоваться огнями лежащего внизу города.

Собрав достаточно биографических сведений о жизни мисс Лидгейт, Либерман провел черту под своими записями и посмотрел на пациентку. И снова его поразила напряженность, сквозившая в образе девушки: ее глаза цвета олова горели, лоб был тревожно нахмурен, волосы туго стянуты на затылке. Либерман улыбнулся, надеясь, что она ответит ему тем же, но мисс Лидгейт просто наклонила голову набок, словно была озадачена его поведением. Неожиданно она произнесла:

— Это тот самый аппарат, доктор Либерман?

Либерман обернулся и посмотрел в другой конец комнаты. В углу на верхней полке больничной тележки стоял большой деревянный ящик.

— Да.

— Мой курс электротерапии начнется сегодня?

Она говорила спокойно, без эмоций.

— Нет, — ответил Либерман.

— Тогда завтра? — Она подавила нервный кашель.

— Возможно.

— Профессор Грунер сказал мне, что…

— Мисс Лидгейт, — перебил ее Либерман. — Я думаю, что сейчас нам нужно просто поговорить.

— О чем?

Либерман соединил кончики пальцев.

— О вас. И о ваших симптомах, конечно.

— Но какая от этого польза?

Он не успел ответить, как в дверь постучали.

Вошел Штефан Каннер. Он бросил быстрый взгляд на мисс Лидгейт и вполголоса обратился к Либерману.

— Извини, Макс, но, кажется, ты унес ключи от склада.

Либерман встал и вытащил из кармана три связки ключей: ключи от квартиры, больничные ключи и, наконец, ключи от склада.

— А… точно. Какой я рассеянный!

Но не успел Каннер взять ключи, как внимание обоих мужчин привлекла мисс Лидгейт. Она начала сильно кашлять, и это был ужасный, лающий кашель. Неожиданно она наклонилась вперед, и ее стало рвать. Под больничным халатом четко выделялись позвонки и острые лопатки. Казалось, будто страшное морское чудовище с массивными жабрами и длинным бугристым хвостом прилепилось к ее телу и собиралось замучить до смерти.

Каннер ближе всех был к раковине, под которой находилось железное ведро. Он схватил его и поставил на пол перед женщиной. Чтобы ее как-то успокоить, он положил ей руку на спину.

То, что случилось потом, также произошло очень быстро, но надолго запомнилось Либерману.

Тело молодой женщины изогнулось, как будто Каннер поставил между ее лопатками раскаленный утюг. Она закричала и выгнула спину, чтобы избежать его прикосновения.