Девушка с ложью на сердце - Яна Розова Страница 15

Интеллигентный оказался шустряком, он сумел отчитаться о семи собраниях «единомышленников», как он сам выразился, в общежитиях гродинских высших учебных заведений, спонсировании и участии в конкурсе «Студенческая весна», распространении специального печатного издания «Чистота», организации пяти семинарских занятий по курсу «Путь к себе» и в качестве итога попросил встать в зале тех, кто пришел с ним на это собрание впервые. Седов точно не сосчитал, но предположил, что поднялось около десятка молодых людей обоего пола.

После того как интеллигентный сектант под бурные аплодисменты сошел со сцены, на нее взошли три молодые девицы в Пашином вкусе: крепкие, невысокие и грудастые.

Девушки появились у микрофона, чтобы спеть новую песню. Пели они так чисто и пронзительно, что Пашка откровенно заскучал и раззевался. Он бы предпочел стриптиз.

После песни нашелся новый докладчик. Это был кряжистый краснолицый человек в двубортном костюме, который сидел на нем как на корове седло. По его речи, смущению, по тому, как мужик опасался поднять глаза от шпаргалки, становилось ясно, что человек этот привычки к публичным выступлениям не имеет. Седов прозвал его «председателем». Тема выступления «председателя» весьма соответствовала докладчику: весенний сев, подготовка техники к летней страде, увеличение поголовья крупного рогатого скота и прочее.

Паша забеспокоился, что он чего-то не понимает.

– Простите, – обратился рыжий алкоголик к женщине, оказавшейся рядом с ним в толпе.

Она обернулась и, увидев перед собой симпатичное мужское лицо с наивными серыми глазами и россыпью мальчишеских веснушек, улыбнулась.

– Простите, я новенький. При чем тут сельское хозяйство?

– Так а как же! – веселым шепотом ответила она. – Это ж «Группа труда» у нас такая. Они все поуезжали из города на землю и теперь – спасенные!

– Почему? – спросил Пашка.

– Так а как же! Спасутся же только те, кто на земле будет! Да еще когда помрешь, а мирское имущество оставишь Чистоте, пророку… Понятно?

Седов благодарно покивал, изображая полное и благостное прозрение. Женщина еще раз улыбнулась и отвернулась от незадачливого неофита, а он снова припомнил разговор в автобусе про эту Чистоту в паре с имуществом.

После «председателя», чей отчет провожали бурными аплодисментами, пришло время новой песне. На этот раз сектанты Пашу разочаровали окончательно – на сцене появились вовсе не крепенькие девки, а, наоборот, щуплые парни. Их было четверо, как ливерпульцев, и пели они тоже как ливерпульцы, козлиными голосами под бряцание гитар. Успех их выступления в актовом зале бывшего заброшенного Дворца пионеров был вполне сравним с успехом «Битлз» в зале Ковент-Гарден. Темой баллады, исполненной щуплыми, было очищение. Седов сумел расслышать припев:

Мы все умрем, о-о-о!!!

Но это все, что нам известно.

Все остальное в мире тайна навсегда.

И, умирая,

Я хочу быть чистым.

Важнее смерти или жизни Чистота!!!

О-о-о!!!

Парнишкам на сцене подпевал весь зал. Вообще же, отметил Павел Петрович, чем дольше длилось мероприятие, тем теплее становилась его атмосфера. Ряды сектантов дружно раскачивались в унисон мелодии, люди в зале раскраснелись, чувствовалось возбуждение и нетерпеливое ожидание чего-то особенного, редкого, важного для каждого сидящего здесь.

«Что они затевают?» – спрашивал себя Пашка.

Ему вспомнились порнострашилки – как в конце сектантских собраний братья и сестры по вере, принявшие галлюциногены, предаются сексуальному непотребству.

Седов наморщил нос, догадываясь, что с непотребством ему сегодня не повезет.

Решив покурить на улице, а может, и удрать совсем, Седов отвернулся от сцены. И в этот самый миг весь зал вдруг разом смолк. Паша остановился и посмотрел на сцену, где стоял и улыбался человек в сером пальто.

Паша моргнул. У него была почти идеальная зрительная память, поэтому он не сомневался, что видит одного из тех двоих мужчин, что приходили к нему в квартиру за Элей и испачкали его обои красной краской. Пальто, конечно, на человеке не было. Одет он был в длинное свободное одеяние наподобие римской тоги, только с рукавами.

Человек в тоге продолжал улыбаться и тянуть паузу. С каждой секундой нетерпение в зале нарастало, становилось все жарче, все тревожнее. Некоторые сектанты вскочили со своих мест, но тишина сохранялась почти идеальная.

– Чистые сестры и братья мои! Я пришел к вам, потому что хочу помочь каждому. О радости я хочу говорить сейчас, о радости! О земной нашей радости, для которой мы пришли на землю. Плохо, если в сердце у тебя горе и не хочет оно отпустить тебя! Плохо, ибо все, что мы знаем, – это то, что умрем. Когда? Неизвестно! Как? Неизвестно! Что же будет, если смерть обнимет тебя в минуту скорби, а последний твой вздох будет слезливым всхлипом? А будет смерть безо всякого смысла, вечная чернота. Мы же хотим, чтобы смерть стала для каждого из нас откровением, дорогой, шагом, взлетом. Вторым словом будет «спасение», а третьим – рай!

Каждую свою фразу проповедник произносил немного нараспев, будто бы даже выводя некую мелодию – того сорта, что нельзя выразить нотами. Каждый в зале слышал то, что хотел, будто бы проповедник обращался именно к нему персонально, избранно, с пониманием и прощением, выделяя из общей массы каждую пару глаз, вливая ядовитую ароматную сладость в каждую пару ушей.

– Мы живем… мы дышим… мы видим… Разве можно желать большего! В жизни надо уметь радоваться, надо уметь жить!

«И правда, – подумал Паша, – чего бы не радоваться, коль есть деньги на огненную воду?»

Продолжение проповеди он слушал вполуха, думая о своем. Может, проповеднику удалось коснуться его шрамов, а может, просто из-за трезвости мысли, причинявшие вечную боль, снова стали грызть сердце.

* * *

Очнулся он, только когда в зале началось невероятное. Сектанты встали со своих мест, в их руках, поднятых вверх, колыхались белые цветы, над залом распустились белые с золотом полотнища, люди нестройно скандировали: «У-чи-тель! У-чи-тель! У-чи-тель!» На глазах многих, как женщин, так и мужчин, появились слезы умиления, счастья, надежды. Звучала музыка, но ее почти не было слышно.

Это длилось с полминуты, а потом багряный задник сцены взмыл вверх, и на золотом фоне второго задника появился человек в белом. Он стоял, как и проповедник до него, опустив руки, чуть откинув голову, и улыбался.

Если честно, Паша слегка остолбенел, увидев этого типа: это был невероятно некрасивый человек! Правильно было бы назвать его ужасным человеком: такое крупное, морщинистое лицо с глазами навыкате, с безобразно тонкогубым ртом, грушеподобным носом и скошенным подбородком отталкивало не только сочетанием своих черт, но и выражением невероятной обособленности, отдельности от всех и каждого. Он будто бы знал про себя, что он – другой, инопородный, инфернальный, и будто бы это в себе и любил больше всего на свете. И еще Пашке показалось, что появившийся урод не совсем понимает, что вокруг него происходит.