Кот, который приезжал к завтраку - Лилиан Джексон Браун Страница 15

— Старожилы категорически против, но они могут устроиться на работу. Кухарка у меня — старушка. Мистер Бидл, который укрепил нам ступеньки, уже имеет правнуков. А старик, который правит повозкой, такой же сердитый, как его лошади. Молодые островитяне, конечно, рады получить работу; они не столь нелюдимы, но они, правда, не такие яркие личности. Они хорошие работники, когда — или если — они с тобой общаются, но я хотела бы, чтобы они относились к своим обязанностям серьезнее.

— Я хотел бы поговорить с кем-нибудь из них о жизни на острове до открытия курорта. Они согласились бы?

— Как правило, они стеснительны и чураются посторонних, но есть тут одна более открытая женщина. Она выросла здесь, посещала на материке высшую школу и работала там в разных ресторанах. Теперь она вернулась на остров и открыла кафе для туристов — с помощью Фонда К., конечно. Ты, вероятно, слышал о «Семейном кафе» Харриет?

— Фонд К. никогда мне ни о чём подобном не сообщает, — ответил он. — Где она поселилась?

— Тут недалеко, вверх по берегу, в одном из старых домиков. Она кормит ланчами и обедами — домашняя кухня по умеренным ценам. Большинство наших гостей туда ходит с удовольствием. А ещё она сдает верхние этажи под спальни для летней обслуги отеля. Аккуратно устроено. Дон Эксбридж руководил всем проектом и обо всем подумал.

— Как фамилия Харриет?

— Бидл. На острове полно Бидлов. Тот, которые починил наши ступеньки, — её дедушка. Она привела его ко мне, когда я была в отчаянии. Харриет славная. Она даже работает добровольным пожарным.

Перед уходом Квиллера представили всему выводку семьи Бамба. Шу-Шу, Шеба, Триш, Наташа и Шерман были здесь постоянными жильцами.

— А разве Пушкина у вас не было? — спросил Квиллер.

— Пушкин скончался. От старости. Шерман беременна.

Затем — дети. Старший, Ясон, был сейчас на материке, в первом классе школы. С фотографии глядел шестилетний живчик, светловолосый, как мать. У разговорчивого четырехлетнего Митчела были столь же чёрные, как у отца, волосы и вдумчивое лицо, а говорил он так серьёзно, что Квиллер как мог старался его понять.

— Он хочет знать, — перевела его мама, — не поиграешь ли ты с ним в домино?

— Я не умею, — ответил Квиллер.

На самом деле, подрастая, он играл в домино с матерью — единственный ребёнок в доме единственного родителя, — и эта игра вкупе с уроками музыки и вытиранием посуды была кошмаром его детства.

— Митчел говорит, что научит тебя играть, — сказала Лори. — А это Амуретта, наша младшенькая. Она у нас очень умная, и мы думаем, что когда-нибудь она станет президентом Соединенных Штатов… Амуретта, скажи мистеру Квиллеру, сколько тебе лет.

— Два — в апреле, — чистым голосом сказала крошка. Она была красивая девчушка с обаятельной улыбкой.

— Это было в прошлом году, Амуретта, — поправила её мама. — В нынешнем апреле тебе стукнуло три.

— Вот что я вам скажу, — заметил Квиллер. — Вам лучше поменять ей имя, или она ни за что не пройдет через предварительное голосование в Нью-Хемпшире. СМИ уж постараются обыграть такое имечко, как Амуретта.

Затем он попросил Лори подыскать местечко для чехлов из «Четырех очков», потому что у него, кажется, аллергия на краску.

— Я всё поснимал нынче ночью, — сказал он, — и сегодня у меня ни бронхита, ни астматического кашля.

— Вот уж не знала, что у тебя аллергия, Квилл. Плохо дело. Экономка сегодня срочно уберет их.

— Они все в стенном шкафу спальни, — сообщил он. — Скажи ей, чтобы кошек не выпустила.

В центральном пункте проката Кваллер взял велосипед-вездеход — впереди у него было первое островное приключение, поездка к маяку. Дорога западного побережья все время шла вверх. Когда он проезжая мимо гостиницы «Домино», гости помахали ему с крыльца, а Митчел погнался за ним, как дружелюбная собачонка, разве что не лая. Он проехал три других ПП, «Семейное кафе» Харриет и уникальное заведение под названием «Курортные помощники». Согласно вывеске на фасаде перестроенного домика, они «сидели с вашим ребенком, стирали вашу рубашку, пекли торт ко дню вашего рождения, пришивали вам пуговицу, закупали вам продовольствие для пикника, писали и отправляли ваши открытки, посылали вашим адресатам ириски и чистили вашу рыбу».

Квиллер остановился, чтобы прочесть объявление, и подумал, что это хорошая мысль. Очевидно, на верхних этажах размещались комнаты женщин, работающих в отеле, потому что некоторые из них шли на работу, одетые в футболки с черепами и скрещенными костями. Одна из них помахала ему рукой — вчерашняя официантка.

Здесь кончался общественный участок прибрежной дороги, и начинались частные владения. Сперва — эксклюзивный Клуб Гранд-острова с теннисными кортами, длинным рядом конюшен и частной пристанью, к которой были пришвартованы маленькие яхты и парусники с высокими мачтами. Затем — летние поместья с большими сельскими домами, стоявшими в глубине, за широкими лужайками. По другую сторону дороги марши деревянных лестниц вели вниз, к частным пляжам с белым песком. Купальщиков не оказалось: озеро было печально известно как холодное даже летом, и владельцы домов, несомненно, подогревали воду в своих бассейнах.

На перекрестках виднелись простенькие сельские знаки, указывавшие дорогу к поместьям: Красные Дубы, Белые Пески или Кедровые Кроны. Последнее и крупнейшее из них называлось Сосны и было огорожено высокой железной рёшеткой, похожей на ограду Букингемского дворца. Как, спрашивал себя Квиллер, эти привилегированные отдыхающие относились к усиливавшемуся на прибрежной дороге движению? По уик-эндам здесь должен быть непрерывный поток велосипедистов, жмущих к маяку. Экипажи, нагруженные неотесанными зеваками, верно, останавливаются перед именитыми дачами, чтобы сделать снимки и внимать болтовне гидов о семейных скандалах.

К тому же как нелюдимые островитяне реагируют на шумных чужаков, на запах ирисок, оскверняющий их чистый озерный воздух, на развязных горожан, которые рядятся как клоуны и нарушают священное их одиночество? Возмущает ли этих грубых аборигенов вторжение цивилизации настолько сильно, чтобы они решились мстить? Они ведь могли сделаться армией маленьких Давидов, желающих стрельнуть из рогаток в разбогатевшего Голиафа, взимающего налоги.

За Соснами пышный лес редел, превращаясь в низкорослую, истрепанную ветром поросль на вершине песчаной дюны. За ней виднелся маяк, девственно-белый на фоне голубого неба. Последние сотни ярдов дорога стала крутой, но Квиллер решительно поднажал на педали. Он тяжело дышал, когда добрался до вершины, но все же не выглядел вконец измочаленным.

Вершина маяка оказалась безлюдным мысом над бескрайней водой, раскинувшейся на север, восток и запад. Сама башня ослепительно белела на ярком солнце, да и подсобные строения смотрелись столь же хорошо. Однако вокруг не было никаких признаков жизни. Романтические персонажи вроде смотрителя маяка и смотрителевой дочки устарели из-за автоматизации. Весь комплекс окружала высокая стальная решетка. Внутри ограды, но на виду у посетителей располагался бронзовый диск — напоминание о старых днях: