Смерть под аплодисменты - Чингиз Абдуллаев Страница 15

– Он эксперт, который занимается… – попытался снова объяснить Эйхвальд.

– Это я уже слышала, – сказала она безо всяких эмоций, – но это не значит, что я должна с ним разговаривать. Как вы знаете, я недавно отказала в интервью даже французам. Почему я должна терять время на этого господина? – указательным пальцем показала она на Дронго.

Даже привыкший ко всему режиссер несколько растерялся.

– Простите, – решил вмешаться Дронго, – дело в том, что весь коллектив театра знает о моем появлении в вашем театре. Мне необходимо переговорить со всеми, кто был в тот злополучный вечер на сцене. Речь идет о технике безопасности ваших актеров, всего вашего коллектива. Извините, что я вынужден вам это говорить. Но вы очень известный человек, знаменитая актриса, от мнения которой многое зависит. Все должны знать, что и вы не хотите повторения подобных происшествий в будущем, заботитесь об остальных актерах.

Это был сильный ход. Даже такая взбалмошная и своенравная женщина, как Шахова, в немалой степени зависит от мнения окружающих ее людей. Несмотря на открытое презрение почти ко всему театральному коллективу, ей хотелось, чтобы ее не просто боялись, но любили и почитали. Дронго ударил в самое уязвимое место. Отказать ему – значит проявить презрение не только к этому хорошо одетому и убедительно говорящему господину, но и ко всему коллективу театра. К этому она была явно не готова.

– Хорошо, – согласилась она, усаживаясь в кресло режиссера. Эйхвальд посторонился, чтобы она села. – Я готова с вами разговаривать.

Режиссер показал за ее спиной большой палец. Ему понравилось, как ловко гость повернул разговор.

– Разрешите мне удалиться, – пробормотал он, – в театре еще столько дел!

Он быстро вышел из кабинета, подмигнув Дронго на прощание. Тот уселся на свое место. Шахова закинула ногу на ногу. У нее были красивые, идеальные ноги, на которые трудно было не смотреть. Она взглянула на стол и увидела пачку дешевых сигарет и одноразовую зажигалку, которыми пользовался Эйхвальд. Немного поморщилась, отодвигая их от себя.

– Я вас слушаю, – сказала она, глядя гостю в глаза.

– В тот вечер вы были заняты в спектакле, – начал Дронго.

– Не нужно предисловий, – поморщилась она. – Конечно, в тот вечер я была на сцене. Играла королеву, «умирала» в последнем акте, выпив бокал с отравленным вином. Ничего не знала об этой дурацкой рапире, даже не подозревала. Упала на пол, как и полагается по сценарию, когда меня отравили. Но краем глаза следила за тем, что происходит на сцене.

– Вы смотрели на Зайделя?

– Я следила за игрой всех актеров, – невозмутимо парировала она. – У нас в театре принято играть в каждой сцене с полной отдачей, и именно так в этих сценах играл Марат Морозов. Он играл Гамлета с особым вдохновением, особенно учитывая то обстоятельство, что в зале находился наш уважаемый министр культуры.

– Что было после?

– Потом Марат ударил короля. Я не смотрела на них в этот момент. Следила больше за Гамлетом и не заметила, как падал Зайдель. Увидела только, как Сказкин, игравший Горацио, бросился к своему другу. Потом подбежал Юра Полуяров, он играл Озрика. Они начали пропускать свои реплики. Я посмотрела в их сторону и увидела лежащего короля. Мне не понравилось его лицо, но я не могла встать и помочь ему, так как по ходу пьесы должна была лежать на полу мертвой. Представляете, как бы веселились зрители, если бы я встала и попыталась помочь королю, который меня только что отравил! Потом занавес закрылся, все бросились к погибшему. Зрители начали бешено аплодировать, и нам с Маратом пришлось выйти к ним. Хотя настроения у меня совсем не было. Когда я вернулась, уже вызвали врачей и перенесли несчастного за кулисы. Вот и все, что я могу вам рассказать. Хотя аплодисменты все еще продолжались. Овация длилась минут пятнадцать, не меньше.

– Вы были хорошо знакомы с Зайделем? – осторожно уточнил Дронго.

– Не нужно притворяться, – жестко отреагировала Ольга Сигизмундовна, – все прекрасно знают, что он был моим первым мужем и отцом моего сына. Об этом писали все газеты и все журналы. Даже фотографию моего сына поместили. Вы наверняка знаете, что мы с ним были несколько лет мужем и женой. Тогда я была очень молодой и непростительно наивной.

– Вы с ним развелись?

– Да. Но это не имеет никакого отношения к смерти Зайделя на сцене нашего театра. Уверяю вас, что я не дотрагивалась до этой рапиры и вообще не умею пользоваться оружием. Даже сразу не поняла, что случилось.

– Вы перешли в этот театр только пять лет назад?

– Уже почти шесть. Да, перешла. Меня пригласил сам Эйхвальд. Я считала и считаю его одним из лучших режиссеров нашего времени. И не скрою, что в этом театре он помог мне более полно раскрыться как актрисе.

– Вам несложно было выступать на сцене с бывшим мужем?

– Мне не нравятся ваши вопросы. Такое ощущение, что вас больше волнуют наши прежние отношения, чем этот несчастный случай. Но я отвечу на ваш вопрос. Нет, мне было несложно выступать с ним на сцене. И ему, полагаю, тоже. Мы оба были профессионалами с уже устоявшимися репутациями актеров и не могли позволить себе проявлять свои истинные чувства на сцене.

– А вне сцены у него были какие-то разногласия с другими актерами?

– Разумеется, были. Он не ходил, а плыл. Считал себя самым главным и самым лучшим театральным актером – по крайней мере в Москве. Даже Семена Ильича, который сейчас заменил его в спектакле, не особо ценил и позволял себе посмеиваться над ним. В общем, он был сложным человеком. Не имеющим конкретных привязанностей, не способным любить одну женщину…

– Он был женат…

– Четвертым браком, – иронически напомнила Ольга Сигизмундовна, – причем Нина была намного моложе него, а он все равно умудрялся обманывать и ее. Даже начал отбивать у нашего главного режиссера его нынешнюю пассию – Свету Рогаткину. Можете себе представить, как нервничал Эйхвальд.

– Рогаткина отвечала взаимностью Натану Леонидовичу? – ошеломленно уточнил Дронго.

– Она не очень возражала. Самолюбию этой молодой дурочки очень льстило, что за ней бегают два старых павиана – Эйхвальд и Зайдель. Наш режиссер действительно выдающийся человек, но все, что касается молодых актрис, это его непростительная слабость. Я бы роль Офелии Рогаткиной не доверила ни при каких обстоятельствах. Она явно выпадает из нашего ансамбля, где блистает столько известных мастеров.

– Но раз Эйхвальд ее поставил на эту роль, то, очевидно, рассчитывал на ее мастерство.

– Он рассчитывал на ее другие положительные моменты, – цинично заметила Шахова. – Эта девочка слишком охотно работает всеми частями тела, чтобы пробиться наверх. Так нельзя, можно сгореть и ничего не получить.

– У погибшего Натана Леонидовича не было друзей в театре?

– Были, почему же нет. Компания трех друзей, которые готовы были идти за ним в огонь и в воду. Марк Догель, Игнат Сказкин и Шурик Закусов. Это его компания. Марк Давидович – старый циник, для которого нет ничего святого. Он может отпустить любую шутку при женщинах, позволить себе появиться на репетиции немного выпившим. К сожалению, Эйхвальд ему все прощает, он считает Догеля очень характерным актером. Ну а остальные… Сказкин учился с Зайделем на одном курсе. По-моему, они оба были в меня влюблены, хотя тогда весь их курс бегал за мной. И не только их курс. А Шурик Закусов оправдывает свою фамилию. Он у нас вечный тамада, мастер застолий. Вот такие друзья были у Зайделя. Они смотрели ему в рот и готовы были ради него расшибиться в лепешку.