Хорошие манеры Соловья-разбойника - Дарья Донцова Страница 15

Будкина отвернулась к стене и замолчала.

– Иван был вынужден взять на работу мать «своей» дочки, – договорила я вместо нее. – Я училась в школе, которой руководил ваш муж. Она во времена моего детства считалась лучшей в Москве, туда все мечтали попасть, детей возили со всей столицы. Я плохо помню директора. Он вел класс рояля, а я пыталась играть на арфе. Вот Орехову не могу забыть, до оторопи была злая баба. Моя мама хотела, чтобы я стала профессиональным музыкантом. А у меня начисто отсутствовала тяга к арфе. Все учителя вели себя со мной ласково, пытались пробудить у меня интерес к инструменту. Только Анелия Борисовна издевалась надо мной. Впрочем, она вела себя отвратительно со всеми детьми. Такому человеку нельзя работать в школе.

– Да уж, – вздохнула Людмила.

– Веру вы хорошо знали? – приступила я к главной теме беседы.

Будкина махнула рукой.

– Мы ее никогда не видели. Иван быстро понял: Анелия его обманула, прикинулась бедной овцой, нажала на чувство любви Вани к покойному брату. Муж целый год терпел выходки Ореховой и в конце концов заявил ей: «Пишите заявление по собственному желанию. Вы не подходите для работы в нашем коллективе». И что она ответила?

– Опять продемонстрировала свидетельство о рождении девочки, – предположила я, – заявила, что расскажет всем, будто Марамамакин потаскун, растлитель малолетних, пообещала подать на алименты.

– Вы на удивление прозорливы, – грустно произнесла вдова, – почти слово в слово повторили угрозы негодяйки. И что оставалось делать Ване? Дрянь осталась на работе, а мы стали платить ей деньги на ребенка, которого никогда не видели. Иван просил привезти к нам девочку, но мерзавка отвечала:

– У нее слабое здоровье, нельзя малышку нервировать. Как я ей объясню, кто вы? Верочка думает, что ее папа погиб, как герой.

В конце концов у Вани зародились подозрения, он мне сказал:

– Что, если девочки нет на свете? Возможно, она плод фантазии Ореховой. Авантюристка обманула моего брата, соврала ему, что родила.

– Это трудно сделать, – засомневалась я, – Петя захотел бы посмотреть на дочку! Она его единственный ребенок. Ну, с животом, предположим, можно что-то придумать, под платье толщинки подвязать. Но это тоже опасно. Вдруг отец захочет послушать, как сердце плода бьется? И что, она голой Пете несколько месяцев не покажется? Врача ей твой брат нашел, метрика есть.

– С новорожденным просто, – рассуждал Ваня, – его можно взять у подруги, выдать за своего. А когда беременность достигнет месяцев четырех, можно лечь в больницу якобы на сохранение.

Людмила махнула рукой.

– Я не поверила в версию супруга. Но он ею увлекся, решил поехать в дом, где прописана пакостница, чтобы порасспрашивать соседок, которые во дворе сидят. Угадайте, что он услышал?

– Девочка на месте? – предположила я, помня, что Николаша нашел сведения о ее рождении.

– А вот и нет! – возразила вдова. – Орехову сплетницы плохо знали, но считали ее богатой вдовой, сообщили, что живет она одна в трехкомнатной квартире. Часто приезжает домой на такси или на «леваке». Так раньше называли тех, кто подвозил пассажира на своей машине за деньги. Одета всегда дорого, духами пахнет. Но! Никаких мужчин рядом и детей у нее точно нет. Ни разу бабу не видели с ребенком, и нянька к ней не ходит.

– Наш сотрудник нашел запись о регистрации рождения Веры Ивановны Марамамакиной, – объяснила я. – Ваш супруг прижал Анелию к стенке? Спросил: «Где дочь?»

– Да, – кивнула Людмила Павловна. – Она рассмеялась: «Вы расспрашивали дур на лавочках? Веру они и впрямь не видели. Я уже объясняла, что моя дочь больна. Чтобы девочка могла учиться и социализироваться, я поселила ее в Подмосковье в специальном санатории для детей с проблемами здоровья. Там есть школа, врачи-реабилитологи. Еще вопросы есть?

– Да, – жестко ответил Иван Алексеевич, – дайте адрес интерната. Хочу увидеть девочку, для которой каждый месяц перевожу алименты, немалую сумму.

– Вы мне не верите? – оскорбилась гадюка.

Муж не стал лгать:

– Нет! Адрес!

– Отвратительный разговор, – ушла от ответа Анелия.

– Адрес, – стоял на своем Иван, – если я не узнаю его, вы больше ни копейки не получите. И из школы придется уйти.

Гадина рассмеялась:

– Если вы перестанете содержать ребенка, я подам в суд на алименты. Вы отец, в метрику вписаны. Судья, естественно, будет на стороне матери. А я всем расскажу, что Иван Марамамакин совратил меня в несовершеннолетнем возрасте, организовал тайные роды, бил, унижал…»

Людмила всплеснула руками.

– И тут она зарыдала! По-настоящему! Слезы из глаз по щекам покатились, но говорить продолжала: «Я так его любила! Всем своим детским сердцем. Исполняла любые его желания, любые, не требовала развода с женой. А он меня постоянно упреками осыпал, вопил: „Родила уродку!“ Разве Верочка виновата, что она инвалид?