Штормовое предупреждение - Мария Адольфссон Страница 15

Гертруд захлестывают воспоминания о последней прогулке брата, она всхлипывает и съеживается в кресле. Карен делает паузу, звенит фарфор, все прихлебывают чай.

— Ну как вы? Можете продолжить? — спрашивает она через несколько минут, перехватив взгляд Гертруд.

Та утирает нос, кивает.

— Поговорим о первом дне Рождества. Вы упомянули, что ходили к утрене и забеспокоились, когда Фредрик не появился.

— Все-таки я была не вполне уверена, что он не пришел. Обычно он появляется в последнюю минуту и садится где-нибудь в заднем ряду. Верно?

Она смотрит на Эрлинга Арве, и тот согласно кивает.

— Верно, на рождественской утрене в церкви обычно полно народу, — говорит он, и Карен угадывает в его голосе легкую нотку горечи.

Видно, даже на Ноорё религиозности поубавилось. И все равно паствы у Арве на службах куда больше, чем у священников на Хеймё, думает она и вспоминает слова матери: “Хоть гори все огнем, а застольную молитву они непременно читали и в церковь ходили каждое воскресенье”.

— А после утрени, когда вы поняли, что в церкви его не было, вы, стало быть, решили поискать брата?

— Да, несколько раз пробовала дозвониться ему из дома. Думала поначалу, что он просто проспал. Честно говоря, вообще-то хотела высказать ему все, что думаю по этому поводу. Но после нескольких безответных звонков я встревожилась и решила поехать к нему на велосипеде.

— На велосипеде? — с нескрываемым удивлением переспрашивает Карен.

Это она сейчас убита горем, но вообще-то сил ей, по всему судя, не занимать. Наверно, она и намного моложе, чем кажется.

— А что? Снег стаял, никаких проблем, в других случаях езжу на финских санках. Прямо по мху, считаные минуты — и на месте, только через мост, понятно, пешком.

— Значит, вы ездили к Фредрику домой. Внутрь входили?

— Конечно, — отвечает Гертруд, явно удивляясь этакой непонятливости. — Сперва постучала, потом вошла. У нас здесь такой обычай.

Краем глаза Карен видит, что Бюле наклоняется вперед: не хуже ее понимает, как это важно.

— В доме все выглядело как обычно? — непринужденно спрашивает Карен. — Ничего особенного вы не заметили?

— Нет, а что там могло быть особенного? Не прибрано, всегдашний кавардак, кофейная чашка на столе, масло возле мойки, но ничего особенного. Фредрик, он такой.

— Вы обошли дом, искали его?

— Нет, а зачем? — спрашивает Гертруд. — Я сразу поняла, что он ушел; поводка-то в коридоре не было.

Она переводит взгляд на собаку, сидящую у ее ног, протягивает свободную руку, гладит мягкую шерсть. Другая рука по-прежнему лежит на Библии.

— Да и Сэмми непременно бы выскочил навстречу, будь Фредрик дома, — продолжает Гертруд. — Я сразу поняла, что он вывел собаку на прогулку.

— И тогда встревожились? О чем вы подумали? Что могло случиться?

— Сказать по правде, я не знаю, что заставило меня пойти на поиски. Какое-то ощущение, будто я знала: что-то здесь нечисто.

Гертруд Стууб опускает глаза, будто открытая Библия даст ей ответ. Потом наморщивает лоб, бережно разглаживает ладонью густо исписанные страницы, и Карен угадывает едва заметную улыбку.

— Я только сейчас поняла, — говорит Гертруд с совсем новым выражением на лице. — Конечно, это меня Господь надоумил. Это Он велел мне искать Фредрика.

Горестное выражение разом сменилось чем-то вроде спокойной уверенности. Карен встречается с ней взглядом и заставляет себя улыбнуться в ответ. Она часто, и не без зависти, замечала, что глубокая религиозность может стать человеку утешением в беде. Но замечала и другое: та же религиозная убежденность может внушить человеку и иллюзию собственной правоты. Дать ему повод извлекать личную выгоду под прикрытием набожного фасада. Гертруд Стууб, пожалуй, искренна в своей вере. Тут скорее есть риск, что она впадет в религиозный экстаз, думает Карен, с тревогой глядя на улыбающуюся женщину.

Только вот сохранится ли в глазах Гертруд это блаженное выражение, когда она уразумеет, что едва не столкнулась с убийцей брата.