Потаенный свет - Майкл Коннелли Страница 15

Я взял футляр с инструментом и направился к двойным дверям дома для престарелых. Привратница за конторкой не остановила меня: привыкла к моим визитам. Я кивнул ей и двинулся по коридору направо до конца – здесь помещался музыкальный зал. У ближней стены располагались пианино и небольшой орган. Перед ними стояли несколькими рядами стулья для слушателей. Но их приходило мало. Квентин Маккинзи сидел в первом ряду – сгорбившись, опустив голову, с закрытыми глазами. Я дотронулся до его плеча, и он встрепенулся.

– Извини, что припозднился, Шугэ Рей.

Квентину нравилось, что я называю его сценическим именем. У публики и в профессиональных кругах его знали как Шугэ Рей Макки, потому что, играя, он не стоял на месте, а двигался взад и вперед, пританцовывая, вертелся на сцене, как Шугэ Рей на ринге.

Поставив перед ним стул, я сел, опустил футляр на пол и открыл его. Там на темно-бордовой суконной подкладке поблескивал саксофон.

– Сегодня поменьше позанимаемся, – произнес я. – В четыре у меня важная встреча в Уэствуде.

– А на пенсии важных встреч не бывает, – возразил Шугэ Рей таким тоном, словно он рос в том же квартале, где и Луи Армстронг. – И времени у пенсионеров вагон.

– Тут, понимаешь, одно дельце заварилось... Я, конечно, постараюсь не выбиться из графика, но пара-тройка недель будут забиты. В случае чего я звякну привратнице, если не сумею прийти.

Вот уже полгода я дважды в неделю приходил сюда днем на занятия. Первый раз я услышал, как Шугэ Рей играет на плавучем госпитале в Южно-Китайском море под Рождество 1969 года. Он гастролировал там в составе оркестра Боба Хоупа. Оркестр выступал перед ранеными. Много лет спустя, в последние дни службы, я разматывал одно убийство и наткнулся на краденый саксофон с его именем, выбитым на мундштуке. Я разыскал его в "Великолепном возрасте" и возвратил инструмент. Но он был уже слишком стар и не мог играть. Его легкие не качали достаточно воздуха.

И все равно я правильно поступил – будто вернул потерявшегося ребенка его родителю. В знак благодарности он пригласил меня на рождественский обед. Мы сошлись, и после ухода со службы я пришел к нему с идеей, как сделать так, чтобы саксофон не пылился.

Шугэ Рей был хороший учитель, потому что не знал, как учить. Он рассказывал мне всякие истории, объяснял, как любить инструмент и заставить его красиво звучать. Любой звук вызывает в памяти какое-нибудь событие. Я сознавал, что никогда не научусь хорошо играть на саксофоне, но два раза в неделю проводил с Шугэ Реем по часу, слушал истории о джазе и ощущал ту страсть, которую он испытывал к этому неумирающему искусству.

Я достал саксофон из футляра и приготовился играть. Каждый урок начинался с того, что я пытался воспроизвести "Колыбельную" Джорджа Кейблса, которую впервые услышал на компакт-диске Фрэнка Моргана. Мелодия была медленная, несложная, но исполненная истинного чувства, одновременно печальная и радостная. Песня была короткая, звучала в записи всего полторы минуты, повествовала об одиночестве в этом мире. Я решил, что если я научусь хорошо играть ее, этого будет достаточно. Ничего большего мне не нужно.

Сегодня "Колыбельная" казалась мне похоронным маршем. Пока играл, я думал о Марте Гесслер. Я словно видел ее портрет в газете и на телеэкране в одиннадцатичасовом выпуске новостей. Я вспоминал, как моя бывшая жена рассказывала, что одно время они с Мартой были единственными женщинами – специалистами по раскрытию банковских грабежей. Им досталось немало насмешек и оскорблений от мужчин, прежде чем они доказали, что работают не хуже их. Они выследили и взяли бандита Тустепа, которого так назвали, потому что он всегда уходил с добычей, пританцовывая.