Бабочка на огонь - Елена Аверьянова Страница 14

— Как насчет парфюма? — поинтересовалась у монашки черненькая продавщица и показала рукой направо. — Духи, туалетная вода, одеколон для вашего друга.

Беленькая под прилавком засунула себе в рот пакет, но, к сожалению продавщиц, монашка не поняла шутки. Подхватив упакованные в фирменные пакеты покупки, она молча направилась в парфюмерный отдел. «Черненькая» поспешила за ней.

— У вас есть духи «О тебе»? — спросила сестра Ксения продавщицу.

Та не растерялась, усмехнулась:

— Их сколько лет назад выпускали?

— Лет двадцать, — задумчиво, больше себе, чем кому-то, ответила монашка и, заглянув за продавщицу, как за шкаф, изменилась в лице.

— Там детский отдел, — проследив за ее взглядом, пояснила «черненькая». — Вам туда еще рано.

— А это уж не тебе решать, девочка, — глядя не на продавщицу, а на детские вещи, развешанные по размерам, «осадила» «черненькую» монашка. — Ты бы лучше за подружкой подтерла.

В голове сестры Ксении созрел интересный план, и она, не обращая внимания на открывшую рот немую «черненькую», подошла к ползуночкам нежных цветов, кружевным чепчикам, махоньким пинеточкам. Взяв всего из перечисленного по одному, монашка, расплатившись с продавщицами, удалилась.

Тихо звякнул над дверями колокольчик. Черненькая и беленькая, в отсутствие развлечений, сели на подоконник, открыли окно и начали обсуждать монашку, перемывать ей косточки.

— Ну, все, что ли? — грубо спросила Злата любовника и, не дожидаясь ответа, сбросила парня с себя.

Отвлечься от мыслей не по теме кино, которое она готовилась снимать, на этот раз не удалось, и Злата даже немного расстроилась — как не вовремя прозвенел вчера этот дурацкий телефонный звонок.

Парень был из статистов. Злата полюбила его на сегодня за шоколадное от южного загара тело в мускулах. Лицо значения не имело — не крокодил, и ладно. Да Злата его уже и не помнила — лицо статиста.

Парень, видимо, был с ней уже не первый раз, потому что легко ориентировался в лабиринтах квартиры, уверенно нашел ванную, помылся и быстро ушел. Все так, как она любила. Пришел, ушел. Ни чувств, ни слов. Ей — разрядка, ему — моральное удовлетворение от того, что переспал с дочерью Артема Басманова. Господи, когда же ее будут любить за ее собственное имя?

Злата встала со смятой, в пятнах, простынки (ей и в голову не приходило снять простыню, засунуть ее в стиральную машину — вот еще, стесняться домработницы, которая приходила по утрам), прошла в ванную, включила холодную воду, встала под душ. Злость прошла, пришла бодрость.

Злата выпила кофе, элегантно оделась, поехала в ресторан, заказала сок, мясо, картошку и «побольше зелени», на десерт — мороженое с фруктами. Поела, посмотрела на часы, в хорошем настроении вышла из ресторана, где часто обедал ее отец, поехала на природу — домой. Хорошее настроение усилилось еще больше, когда Злата вспомнила, что дом, в который она едет, пуст — Леночка с сыном уехали сегодня утром в Ялту, Василий Сергеевич собирался в Испанию. Еще хороша была машина, в которой ехала Злата, — новая, дорогая, с открытым верхом, подарок отца. Хороши и свежий ветер, щекочущий шею и плечи, малое количество машин на правительственной трассе, пение птиц и покой зеленого леса, в который она, свернув с дороги, съехала, ища отдохновения от суматошной Москвы и повинуясь естественному для нее любимому чувству одиночества. Одиночество всегда было ее защитой, границей, которую никто не смел переходить без ее разрешения. Никто, кроме отца. Как ей сейчас его не хватает!

Злата закрыла глаза, послушала лес. Запустив руки в волосы, взлохматила их — с таким же тихим шумом звучали на ветру листья. Подняв лицо навстречу небу, она увидела высокие деревья и, ощутив их величие, пропиталась им. Голубое, на фоне редких белых облаков, небо должно было снабдить ее чистотой, которой у людей мало. Над ухом противно загудел комар. Злата вспомнила, что на семь часов у нее назначена встреча с «дурочкой» из Любимска.

«Может, лучше опоздать?» — подумал за Злату голос ее совести.

Она включила заднюю скорость и стала разворачиваться. А голос совести посчитала легким недоразумением, проявлением женской слабости, от которой иногда бросает в жар и на обычно бледных щеках вспыхивает румянец. Но так же быстро слабость и жар проходят, если человек здоров. Злата Басманова на здоровье не жаловалась и любила быструю езду. По шоссе она мчалась со скоростью сто двадцать километров в час.

Вдоль чугунной ограды, защищающей серое здание Главного милицейского управления Москвы от преступников, случайных гостей и рядовых граждан страны, Катюша продефилировала уже несколько раз, как опытная манекенщица — с равнодушным лицом прохожего. Особенно обыкновенным лицо становилось в момент Катюшиного прохождения мимо арки, в которую спокойно и уверенно, показав красную книжицу в развернутом виде, проходили люди, здесь работающие, такие же хорошие, умные и сердечные, как героиня актрисы Елены Яковлевой. Катюша даже покрутила головой, заозиралась по сторонам, желая заметить, а не идут ли здесь и сейчас съемки очередного сериала о Каменской.

«Уж Настя бы мне помогла», — подумала Катюша о телевизионной майорше, как о хорошей знакомой, почти подруге, с которой на кухне можно запросто и приятно попить чайку.

Эффект от просмотра всех серий хорошего фильма о милиционерах оказался в свое время настолько сильным и продолжительным, что, поверив в неправду жизни, изображенной в нем, Катюша решилась на крайность. Пепел Клааса стучал ей в сердце. Вернее, бутылочка из-под лекарства с отпечатками пальцев всех людей, посетивших Катерину Ивановну Зимину в день смерти старушки, требовала от ее внучки решительных действий.

— Мне бы пройти сюда, — пугаясь собственной смелости, сказала Катюша охраннику главного милицейского управления столицы. — Как?

— Закажите пропуск, — вежливо и холодно, а совсем не сердечно, объяснил ей дежурный парень.

Катюша кивнула головой — поняла, дескать, не дура совсем — и, стараясь держать спину прямо, отошла от парня подальше. Под мышками у нее вспотело и неприятно запахло, спина тоже намокла от внезапно охватившего Катюшу жара. Сердце заколотилось от последствий смелого шага. Требовался стакан воды.

Вспомнив мертвую бабушку на диване, Катюша сказала себе: «Обойдусь. Не сахарная», и снова ринулась на штурм каменной твердыни и ее живого символа — охранника в арке.

— Мне бы пропуск заказать, — спросила она парня в погонах. — Как?

Рот охранника тронула едва уловимая усмешка, которую никто бы, стой он рядом, и не заметил бы. И сама Катюша, будь она в другом состоянии, не так напряжена, тоже не обратила бы на секундное дрожание губ человека, от которого некоторым образом сейчас зависела, особенного внимания. К сожалению или к счастью для нее, все случилось с точностью до наоборот. Катюша усмешку молодца просекла, оценила не в свою пользу и взопрела вся от стыда за свои глупость, неуклюжесть и лишний вес. Она опять отошла от охранника, который ей что-то ведь сказал, наверное, ответил на вопрос о пропуске, и, раскрыв сумочку, попыталась вытянуть оттуда платок. Беленький, с вышитым вензелем, кусочек ткани выпал из бокового кармашка незаметно, сам — словно понял Катюшино состояние, и ожил. Ветер, который вдруг взялся ниоткуда, подхватил легкую тряпочку для соплей, повалял ее по асфальту — ему это понравилось, — понес скромненький белый платочек куда-то. Да не тут-то было! Нашлось и половчей его явление природы — солнышко, известное Катюше под именем Родиона Раскольникова — ее случайного вагонного попутчика. Стыд-то какой, батюшки! И матушки, и все родственники, которых у Катюши не было!