Дело дрянь - Марина Серова Страница 14

— Уважаемые пассажиры, экипаж самолета, выполняющего рейс сто двадцать девять Тарасов — Норильск, приветствует вас на борту нашего самолета и желает вам приятного полета. Во время полета запрещается курить. Пожалуйста, пристегните ремни… — Мягкий, дружелюбный голос молоденькой стюардессы плывет над полупустым салоном, обволакивая приятной негой и ощущением спокойствия и надежности.

Закончив перечисление всевозможных удобств и услуг, как платных, так и бесплатных, предоставляемых компанией «Аэрофлот», он исчезает, выветриваемый моей усталостью после этого полного беготни, размышлений и сборов дня.

Я расслабляюсь и разваливаюсь в кресле. За стеклом иллюминатора холод и промозглость октябрьского вечера, а в салоне тепло и уютно. Из кармашка на спинке переднего кресла торчит какой-то журнал, пассажиры занимаются кто чем. Интеллигентный мужчина с начинающими седеть волосами тихо разговаривает с супругой, бритоголовый крутой парень слушает плейер, а двое сорванцов впереди меня пихаются и спорят, кому смотреть в иллюминатор.

Мать оборачивается к ним и строго шикает, отец обещает показать, где раки зимуют, но деткам все равно: у них свои проблемы. Кресло рядом со мной пустует; тем лучше, не очень-то хотелось бы сейчас общаться с обыкновенно охочими до разговоров попутчиками. Меня охватывает приятная нега. Я расслаблена и спокойна.

Краткая медитация? Прямо на борту разгоняющегося самолета? Интересно. Надо попробовать. Поможет полностью отрешиться от проблем и нервотрепки, связанной с поездкой и возможными опасностями будущего дела.

Итак, руки на подлокотники, рычаг, передвигающий спинку, в положение «назад»…

Сон накатывает мягкими волнами, покачивая меня в своих нежных объятиях. Гул двигателей, слегка закладывающий уши (пожалуй, единственная неприятность), баюкает своей монотонной песней: «Яу-у — у — у-у — яу-у — яу-у»… Я погружаюсь в дремоту, забывая, где нахожусь, куда лечу… Забываю даже, зачем лечу…

Я сплю…

…Сон мой был прерван самым грубым образом.

После резкого толчка, который едва не выбросил меня из кресла, и яростного скрежета раздираемых металлических опор, перемычек и бортов, раздался звон стекла и бешеный свист врывающегося в салон ветра.

Я открыла глаза и в ужасе попыталась вскочить с кресла, забыв о привязных ремнях; тут же, как всегда в подобных случаях, очень быстро мозг проанализировал ситуацию и выдал мне основные параметры происходящего, вместе с которыми пришло понимание: весь салон наполнен едким дымом, двигатели надрывно ревут, из последних сил стараясь дотянуть самолет до посадочной полосы.

Пассажиры с воплями мечутся, не слушая увещеваний охрипшей стюардессы, пытающейся доказать им, а скорее себе самой, что все будет в порядке. Но откуда-то снизу надвигается земля, готовая стать последним пристанищем, а из грузового салона в пассажирский врываются едкие клубы желтого дыма!

Сознание на мгновение отключается, разум замирает, как затравленный зверек, а внутренний голос вопит где-то, как ему и полагается, внутри:

«Господи! Ну почему?! Почему я?!! Я не хочу умирать, тем более в авиакатастрофе! Не хочу-у-у!!..»

Возьми себя в руки, Ведьма, ты еще жива. То есть пока жива — но и это много!..

Самолет накренился, задрожал, словно собираясь развалиться на куски. Я вцепилась в ручки кресла, оцепенев, как иногда бывает в подобных ситуациях. Врезалась почему-то в память совершенно не подходящая случаю картина: один из мальчиков, которого мать прижимает к себе, пытаясь загородить собой от надвигающейся опасности, с ревом тянется к выкатившейся в проход игрушке — яркому заграничному роботу-трансформеру…

Затем весь самолет сотрясает проникающий даже в самые отдаленные уголки удар, и меня накрывает полная неконтролируемого ужаса темнота…

Так, значит, это и есть смерть? Вот так просто? Но почему же ноют ребра и правая рука? Или в раю, а может, в аду — уж не знаю, куда меня занесло, — покойники испытывают все то же, что и в последний миг жизни? И почему пахнет нашатырем и всякой прочей медициной? Где я?!..

Выяснить это можно только одним способом.

Я открыла глаза. В первый миг яркий свет ослепил меня, затем я увидела склонившегося надо мной мужчину с телосложением и внешностью Алена Делона в белом халате.

— Вам уже лучше? — заботливо спросил он, наклоняясь над моим лицом.

Абсолютно идиотский вопрос!

Я с трудом киваю, опасаясь шевельнуться и всякий момент ожидая, что все тело сведет яростная боль. Однако все спокойно. Только продолжают ныть ребра и правая рука. Кажется, никаких серьезных травм нет.

— Вы помните, что с вами произошло? — спросил доктор, рассматривая меня, как заморскую диковинку. Только теперь я заметила, что, во-первых, в палате вместо четверых положенных больных я одна, а во-вторых, кроме доктора, здесь присутствуют еще две медсестры, женщина-врач, осматривающая мою новосоставленную карточку, и двое людей в штатском, явно с военной выправкой.

И все они смотрели на меня, как на непонятно из какой эпохи свалившийся артифакт.

— М-м-х! — Я кашлянула, стараясь отвечать на заданный вопрос. — Не совсем. Я летела в Норильск, потом что-то грохнуло, начался пожар в салоне, удар… и все. А где я?

— В норильской горбольнице. Хозрасчетной, — отвечает врач, словно факт больничной хозрасчетности должен интересовать меня больше всего.

— Значит, жива?.. — Тоже полное идиотство! Ведьма, что ты спрашиваешь, — конечно, жива! На том свете наверняка нет ни больниц, ни норильской горбольницы! Даже и хозрасчетной!

— Да. Вы сравнительно легко отделались! — говоря это, он словно сам себе не верил.

— Так что случилось? — спросила я.

Доктор оглянулся на военных в штатском.

— Вам сейчас нельзя волноваться, — вставила вдруг женщина-врач. — У вас множественные ушибы и слабое сотрясение мозга. Вам нужно поспать еще несколько часов, а потом пройдете процедуры, осмотр, и вас можно будет выписывать.