Ловкая бестия - Марина Серова Страница 14

И вот теперь оказывается, что всем отличникам и дочкам самых высоких московских чинов предпочли меня. И только по результатам тестирования! Что же «прочли» во мне такого психологи из разведки, проанализировав результаты этих безумных заданий?

* * *

— Женя, — представилась я, улыбнувшись чуть сердечнее, чем положено в таких случаях.

— Дима, — мгновенно выпалил лысеющий седой генерал и тут же смутился своей непосредственности. — То есть… я хотел сказать…

— Можете звать Диму запросто: ваше превосходительство, — съязвил босс.

Гольдштейн неприятно сморщился и, решив, что моя персона лишь служит поводом для насмешек, повернулся к Симбирцеву и сразу взял деловой тон.

— Я охватил оба контингента, к которым принадлежу по службе и национальности. И военные, и евреи в целом поддерживают.

— А чего хотят? — поинтересовался Симбирцев. — Ведь не за красивые же глаза?

Дмитрий Маркович на всякий случай убедился, что цвет глаз Леонида Борисовича действительно не может служить ходовым товаром. Генерал заглянул в глаза Симбирцеву, потом сверил их с моими, задержался на мне взглядом и ответил на вопрос:

— Ремонт в синагоге и библиотеку для училища. То есть наоборот. В ракетном училище — ремонт, в бейт-ха-кнессет — книги.

— Ха-ра-шо, — медленно ответил босс, подсчитывая в уме приблизительную стоимость. — В принципе вопрос решаемый. Даже очень.

Мне показалось, что Леонид Борисович слегка удивлен столь малой платой за свою поддержку на выборах. Он явно был настроен на большее и теперь прикидывал, что стоит за таким поворотом дела.

— Ты обедать завтра приедешь? К двум ко мне, — решил не искушать судьбу Симбирцев — вдруг и правда обойдется ремонтом и закупкой книг. — Там все и обсудим в тесном кругу. Вместе все прикинем и посчитаем. Тебе, как всегда, сухого и побольше?

Гольдштейн с готовностью кивнул. Судя по красным прожилкам на его носу, он был очень даже не прочь. И опять же, судя по пристрастиям, был вынужден перейти с крепких напитков на сухие вина, не ограничивая, впрочем, себя в их количестве.

Обратный путь в машине босс отдыхал. Деловая спесь слетела с него, как шелуха с жареного арахиса, и теперь рядом со мной на сиденье развалился не озабоченный своими выборами в областную думу бизнесмен, не глава акционерного общества «Налим», а человек по имени Леня, немолодой, но еще веселый и не утративший вкуса к жизни.

Симбирцев закинул руки за голову, сцепил пальцы на затылке и мечтательно произнес:

— А ведь мы с Баххом, с Кешкой то есть, во время оно очень даже пошумели. Представляешь, Женя, меня даже из комсомола хотели исключить за моральное разложение. Мы тогда панков слушали. «Секс Пистолз» и все такое. Ничего, обошлось, хотя нервы нашим родичам эти гады все же потрепали. Кешка был неплохим джазистом, сам Козлов его слушал. А потом, как началась вся эта бодяга — куда там джаз… Деньги, дела… Я теперь вот в думу без мыла пролезаю, Кешка всякую хрень для Ксюхи пишет. Как тебе наш Бахх пришелся? Правда, оболтус?

— Бахх показался мне очень собранным деловым человеком, который прекрасно знает, чего хочет, — ответила я, перебрав свои впечатления.

— Вот как? — удивился Симбирцев. — А я всегда его за раздолбая держал. Если кто и деловой, то, по-моему, генерал. Хоть и из евреев, а прочно сидит. Ты много в армии евреев видела?

— Он держится на своей неуверенности, — уточнила я. — По-моему, это козырь Гольдштейна, который он подсознательно пускает в ход. И человек, который с ним разговаривает, чувствует себя неловко именно из-за неординарности совпадения его национальности и чина. Гольдштейн этим пользуется, и, судя по всему, неплохо.

— Оригинальное умозаключение, — лениво потянулся Симбирцев. — Завтра у тебя будет возможность пообщаться еще и с женами моих друзей.

— Друзей? — невзначай переспросила я, но тут же пожалела об этом.

Впрочем, я напрасно беспокоилась. Босс не уловил в моем вопросе скрытого подвоха.

Друзьями все четверо не были. Если Кеша Бахх и генерал с еврейской фамилией еще как-то и могли именоваться приятелями, то остальные были просто партнерами. Временными союзниками, которые при изменении конъюнктуры мигом могли бы превратиться в опасных врагов.

Дело в том, что кое-что бросилось мне в глаза во время всех четырех встреч.

Так, мелочи, казалось бы, ничего особенного. Но в целом при соответствующем стечении событий все могло бы сложиться в довольно зловещую картину.

Впрочем, не исключено, что я преувеличиваю. Когда приступаешь к новой работе, всегда за плечом мерещатся призраки мнимых опасностей — так нас учили в группе. И здесь особенно важно сопоставление логической картины с данными интуиции — ведь меня так учили…

* * *

С «ворошиловкой» мне вскоре пришлось распроститься. Хотя я и продолжала по-прежнему числиться в институте, но сдавала экзамены за очередной курс экстерном. Кстати сказать, получая назад свои контрольные, я неоднократно убеждалась, что их никто толком не просматривал — очевидно, новый статус предполагал заочное одобрение моих знаний на основном месте учебы, хотя теперь оно явно превратилось в дополнительное.

Жила я теперь в другом месте, неподалеку от «аквариума» — огромной стеклянной коробки известного разведведомства. В комнате на этот раз нас было пятеро. И если в «ворошиловке» у меня успели завязаться с сокурсницами не то чтобы дружеские, но вполне приятельские и доверительные отношения, то здесь я сразу же столкнулась с вежливым и корректным, но немедленно отсекающим все попытки сблизиться стилем общения — так здесь было заведено и на то имелись весьма серьезные причины.

Следует сразу же сказать, что, помимо общего, обязательного для всех курса, существовали индивидуальные занятия с каждым обучающимся. И, что самое важное, суть этих занятий являлась строжайшей тайной, любые беседы о которой могли закончиться трибуналом.

И это имело под собой основание, а не было простым произволом администрации. Потому что мы занимались такими вещами, о которых вслух не было принято говорить никогда и ни при каких обстоятельствах.

Общий курс был довольно традиционным для разведшколы: навыки рукопашного боя, лекции по психологии, основы скриптологии — изучение шифров всех времен и народов, страноведение, упражнения в стрельбе и неизбежные, как мне кажется, для любого учреждения подобного профиля лекции по международному положению.

А вот индивидуальные занятия представляли собой нечто неординарное.

Не знаю, как там было у других. Впрочем, краем глаза видела, что Регина — одна из моих соседок — штудирует учебник по фармакологии, а Наталья, что располагалась на койке у окна, тщательно изучает всевозможные виды узлов, тренируясь на детских бантиках.

Меня же с первых дней стали обучать азам актерского мастерства. Моего согласия никто не спрашивал, просто я была поставлена перед фактом — шесть дней в неделю по три часа со мной занимался полковник Анисимов. Какое он имел отношение к миру театра, я не знала — вопросы задавать разрешалось только по существу занятий…