Форс-мажор - Дмитрий Новоселов Страница 14

После того, как аптечка была собрана, Оля отвела Маринку к соседям, у которых был мальчик такого же возраста и ушла в спальню переодеваться. Я налил себе еще один стакан чая, взял телефон позвонил Сереге, сказав, что забираю его жену на похороны в качестве медработника, что ребенок в квартире номер сорок восемь, чтобы он не волновался, все, что забрал, верну вовремя, в том же виде.

Когда мы подъехали, четверо молодых парней выносили гроб из автобуса. Мы обогнали их на лифте, Ольга по пути надела белый халат, чтобы всем было понятно, кто она такая. По моей просьбе она встала рядом с родителями Игоря, а я - рядом с Нелькой.

Ничего особенного не случилось. Плакать сил ни у кого не было. Все немного постонали. Тетя Галя впала в прострацию, Ольга дала ей понюхать нашатырь и выпить сердечных капель. Дядя Валя зло оглядел окружающих, поцеловал безжизненное тело, а какой-то дамочке, все время причитавшей: «Как живой», сказал: «Идиотка». Неля сидела на табурете около гроба и тихо всхлипывала. Громче всех плакала теща, и, как мне показалось, вполне искренне.

Появился подполковник Спарыкин. Он поздоровался за руку со всеми мужчинами, в том числе и со мной. Тетю Галю и Нелю обнял, постоял над телом минут пять, перекрестился, потом взял Нелю под локоть и увел на кухню. Мы с Ольгой подождали еще полчаса, но ничего не произошло. Я прошел на кухню, извинился перед Спарыкиным за вторжение, сказал Неле, что ухожу. Пообещал вернуться. Потом отвез Ольгу, поставил машину на стоянку, пришел домой и лег спать.

Я проснулся в одиннадцать вечера в той же позе, в которой уснул. Тяжесть в голове помешала мне сразу подняться. Минут пятнадцать я щурился на злополучный фонарь в окне. Какой дурак устанавливает фонари, свет которых теряется в ветвях деревьев и окнах квартир?

Просыпаться нужно утром. Сон на закате - сплошная головная боль и изжога. Я выпил стакан кефира и сходил в душ. От кефира случился понос, после которого пришлось мыться снова. Хотелось испытать чувство полной свежести. В ожидании, пока высохнет голова, я тупо смотрел в телевизор, но ничего не понимал, не мог сосредоточиться. От нетерпения я нашел фен и пару раз обжег им корни волос. Волосы казались сухими, но я знал, что весенний ветер одним порывом обеспечит мне долгую нудную и сопливую простуду, поэтому еще полчаса потратил на поиски кожаной кепки с опускающимися ушами.

Одевшись во все черное, от носков до рубашки, я спустился в ночь. На углу, в баре, я выпил чашку растворимого кофе с трюфелем, чем поверг свой желудок в полное недоумение. Минуты две он возмущался, а я - пукал. Пока шел до остановки, все кончилось. В трамвае напротив меня сидела симпатичная девушка лет двадцати. Я бросил в нее улыбку, на которую она ответила холодным презрением. Ночь превратила окна трамвая в зеркала, и вместо пейзажа за стеклом подсовывала мне мое собственное отражение. Небритый субъект в черной кожаной куртке и в кепке с опущенными ушами. Слишком противный, чтобы тратить на него свое хорошее настроение. И слишком нищий, если ездит по ночам в одноглазых трамваях. Перед нужной мне остановкой, проходя мимо девушки, я остановился, слегка наклонился, и негромко сказал:

- Я вас очень хорошо понимаю!

- Дурак, - со страхом ответила она.

Квартира Игоря не была заперта. Не разуваясь, я прошел прямо в зал. Посреди зала стоял гроб с телом. На диване сидела женщина с красным носом, которая утром открывала мне дверь. Пахло формалином и кровью. На столе горела тонкая свеча.

- Все уснули, - сказала женщина. - А покойника нельзя оставлять одного в такую ночь. Его душа рядом, - она посмотрела на меня осоловевшими глазами и заплетающимся языком продолжила: - Неле и родителям мы дали успокоительного. Пусть поспят. А в три меня должен сменить Иван.

Я не знал, кто такой Иван. Я не знал, кто эта пьяная, самоотверженная женщина.

- Вы идите, я посижу, - сказал я. Она ушла.

Я заглянул в спальню, а затем в детскую комнату. Везде спали люди. На кухне, на холодильнике я обнаружил десять восковых церковных свечей, которых вполне хватит до завтрашнего дня. В туалете на стиральной машинке лежала наполовину пустая пачка сигарет. Я вытащил одну и попробовал закурить. Закашлялся и выбросил в унитаз. Завершив обход, я вернулся в зал, сел на диван и принялся смотреть на то, что когда-то было моим товарищем.

Я думал о том, что не стоит плакать и убиваться по этому огромному куску костей и мяса, обтянутому кожей. То, что лежало передо мной, не было Игорем, оно даже отдаленно не напоминало моего друга. Тело - всего лишь символ. А Игорь… Он теперь лучше нас знает, что такое бесконечность.

В детстве я закрывал глаза и пытался представить себе бесконечность и не мог. У меня просто не хватало фантазии. Но и конец вселенной, который представлялся мне в виде стены, тоже не был настоящим концом, ведь всегда за любой стеной опять начинается нечто. С возрастом эта загадка перестала меня волновать, и лишь сегодня я понял, что ответ приходит вместе со смертью.

Я не любил слово «душа», но свято верил - то главное, что есть в человеке, не исчезает вместе со смертью его тела, а продолжает существовать. А иначе, скажите на милость, какой во всем смысл?

Я попробовал выстроить диалог с Игорем. Сам спрашивал и сам же за него отвечал.

- Ты знал, что тебя убьют? - спрашивал я.

- Нет, - отвечал я сам себе.

- Но ты догадывался, что тебе грозит опасность?

- Нам всем грозит опасность.

- Ты знал убийцу?

- Это не важно. Ты ведь его видел.

- Я видел только его машину. Я его знал?

- Это не важно.

- А что важно?

- Важно, чтобы он за это ответил.

Игра была довольно рискованной, а диалог - сомнительным. Естественно, я был совсем один, но, разговаривая таким образом, старался почему-то выглядеть лучше, чем я есть на самом деле, как ведут себя при разговоре с человеком, которому хотят понравиться. Я очень много чего пообещал покойному в порыве откровения - позаботиться о его семье, ходить на его могилу, но, самое главное, я пообещал рассказать ментам про светлую девятку.

- А что я скажу, если меня спросят, почему я сразу обо всем не рассказал? - спросил я.

- Скажи, как есть, - посоветовал мне Игорь.

- Тяжело признаваться в собственной трусости.

- Тогда скажи, что забыл.

- А почему вспомнил?

- Скажи, что я тебе напомнил.

- Дурдом.

Я еще очень долго заигрывал с пустотой и менял свечки. В три часа ночи меня никто не сменил. В семь утра пришла Игорешкина теща. Она, сладко зевнув, с удивлением посмотрела на меня и спросила:

- Ты откуда взялся?

- Я пришел еще вчера.

- А кого ты сменил?

- Я ее не знаю.

- Ты хоть спал?

- Ну…