Ночь оборотня - Светлана Сухомизская Страница 14

Марк слушал, не перебивая, а когда я закончила, сказал:

– Не в моих правилах делать скоропалительные выводы, но, судя по тому, что ты мне сейчас о нем наговорила, он не любит тебя, никогда не любил и вряд ли полюбит. Остается только решить – нужен ли тебе рядом такой человек. Если нужен – смотри на все открытыми глазами и не жалуйся, потому что за необходимое нужно расплачиваться. Если все-таки ты разумный человек и понимаешь, что без взаимности любое чувство ведет только к саморазрушению, тебе надо бросить его, немедленно найти замену и мучить эту замену всеми способами, чтобы не мучиться самой.

– Какой ты, оказывается, циник! – поразилась я.

– Не циник, а практик и реалист. Можно, конечно, назвать это цинизмом, но лучше уж мой цинизм, чем идеализм, от которого ломаются судьбы и гибнут люди, причем гибнут, так и не поняв, что с ними случилось.

– А что случилось с тобой? – прищурясь, спросила я. – Почему практик и реалист одинок, печален и не может найти себе компанию на вечер? Знает ли он этому причину?

Марк снова побледнел, хотя и не так сильно, как в клубе. Поворот руля – и машина замерла у тротуара. Замолчал мотор, в салоне наступила тишина. Побарабанив пальцами по рулю, Марк глухо сказал:

– Женщина, которую я люблю, умерла прошлой ночью. Вот моя причина, – и опустил подбородок на грудь.

Я подавленно молчала, уставившись на приборный щиток.

– А если ты спросишь, почему человек, у которого только что умерла любимая, идет в ночной клуб, я тебе отвечу, – он закрыл глаза и откинулся на спину, – что не могу оставаться один. Что мне страшно. Что весь день я прячусь от себя и от своего горя, а со стороны это выглядит как бесчувственность.

Внезапно он тихонько засмеялся. Я вздрогнула и испуганно повернулась в его сторону. Он сделал успокаивающий жест:

– Со мной все в порядке. Просто я должен тебе признаться в невероятной глупости. Я обрадовался, когда ты принялась лупить меня сумкой!

– А ты ко всему прочему еще и мазохист! – подытожила я.

– А я и не скрываю! – преувеличенно бодро ответил он и повернул ключ зажигания. – Думаю, что ночные заведения не вызывают у тебя больше энтузиазма.

Я подтвердила.

– Тогда предлагаю отправиться на прогулку в парк, если, конечно, я не кажусь тебе подозрительной личностью, с которой опасно уединяться в тени деревьев.

Я заверила его в том, что он внушает мне глубочайшее доверие, если не считать витиеватости произносимых им фраз. Он объяснил, что в этом виновата книга, которую он в настоящий момент редактирует: все герои там изъясняются именно таким языком. Мне вспомнилось золотое время, когда я тоже работала редактором и проводила время по большей части на диване в обнимку с рукописями, отдельные листы которых лежали вокруг меня, как пасьянс. И на сочинение романов время оставалось, не то что сейчас. Впрочем, даже если бы у меня вдруг появилось время, вряд ли я стала бы тратить его на кропание новых опусов. Мысль о том, что меня никогда не будут печатать, проросла во мне, как сорная трава, вызвав стойкое, непреодолимое отвращение к письменным упражнениям. Вслед за творческими неудачами напомнили о себе неудачи любовные, и когда я посмотрела на себя в зеркало заднего вида, оказалось, что выгляжу я так, будто это не у Марка, а у меня умер кто-то дорогой и единственный.

С унылыми рожами мы прошли сквозь чугунные ворота парка Горького и поплелись в сторону чертова колеса, медленно возносящего всех желающих над ночным городом.

Стыдно сознаться, но наше гуляние завершилось тем, что мы под шашлык весьма прилично наклюкались, отчего не развеселились ни капельки, и с горя полезли кататься на американских горках, после чего желудок Марка выразил желание вернуть свое содержимое природе. А когда Марк вылез из-за живой изгороди, слегка взбодрившийся, но сравнявшийся цветом с зелеными насаждениями, нам пришла в голову мысль отправиться в Серебряный Бор и освежиться там купанием под луной.

Само собой, до Серебряного Бора мы так и не добрались. Машина и содержимое Маркова бумажника остались в распоряжении первого же попавшегося нам инспектора ГИБДД, а нам не оставалось ничего лучшего, как прогулочным шагом отправиться к Марку – благо в отличие от меня он жил в центре столицы нашей Родины. В дороге мы исполняли песни советских композиторов и революционные гимны, а также выражали протест произволу автоинспекции. Я от своего имени выражала свое порицание всем мужчинам земли в целом и Себастьяну в частности. По прибытии на место Марк как истинный джентльмен широким жестом указал мне на неубранную постель, куда я и свалилась без малейшего промедления, заснув, кажется, еще до того, как моя голова коснулась подушки.

В комнате меня уже ждал завтрак на европейский манер – тосты, джем в вазочке, плошка с кукурузными хлопьями, масло, кофейник с горячим кофе и сахар. В любой другой день такое угощенье вызвало бы у меня, мягко говоря, скепсис – бутербродики с джемом и хлопья для моего алчного организма как слону дробина Но после вчерашних подвигов желудок пребывал в расслабленном состоянии, и меню Марка оказалось для него как раз кстати.

– А хорошо вчера погуляли, – сказал Марк, наблюдая, как я намазываю тост джемом поверх масла.

– Да уж, – хмыкнула я. – Давненько я так не развлекалась.

– Не хочешь продолжить сегодня вечером?

После того как он произнес эту фразу, я отчего-то поперхнулась тостом и долго кашляла, а Марк стучал меня по спине. Потом я вытерла слезы, выступившие на глазах от кашля, и ответила:

– Почему бы и нет? – добавив про себя: «Вилы тебе в бок, дорогой Себастьян».

– Вот и отлично. Диктуй телефон. Эй!.. – Марк привстал с кресла и завертел головой. – Куда ты смотришь? Что случилось?

– Я... Э... Мне почудилось, что на стенке сидит большой паук, – пробормотала я.

– Это с похмелья, – усмехнулся Марк. – Крыса у меня тут водилась, черные тараканы тоже, но пауков, к счастью, никогда не было. Слушай, у меня в холодильнике есть превосходная копченая колбаса, позавчера прибывшая прямо из Германии. Не хочешь попробовать? Вы, русские, насколько я знаю, любите плотно позавтракать.

– Что значит «вы, русские»? А сам-то ты кто?

– Чистокровный баварец. Твое изумление делает большой комплимент моему органичному вхождению в русский быт и культуру.

– А в каком издательстве ты работаешь?

– Русское отделение одного из крупнейших немецких издательств. «Эдельвейс». По глазам вижу, что ты даже не слышала этого названия... Так я несу колбасу?

Я печально кивнула. Вряд ли было разумным рассчитывать на то, что одно из крупнейших немецких издательств заинтересуется опусами девицы, о которой и в России-то никто не знает. Разве что мне удастся через него познакомиться с кем-то еще.

Впрочем, не писательская карьера занимала в данный момент мои мысли. Как только Марк покинул комнату, я вскочила с дивана и в один прыжок очутилась возле компьютерной тумбы, на самом верху которой стояла в рамке вишневого дерева большая фотография – мужчина и женщина смеются в пене прибоя.