Растерзанное сердце - Питер Робинсон Страница 14

К половине первого он почувствовал, что с него хватит. Пора домой. Как раз когда Бэнкс собирался поручить констеблю Трэверсу найти машину, которая отвезла бы его домой, к нему подошла Энни и заметила:

— Если будем и дальше тут валандаться, вряд ли мы многого добьемся, верно?

— Ничего не добьемся, — признал Бэнкс. — Механизм запущен, Стефан с нами свяжется, если всплывет что-нибудь важное, но я сомневаюсь, что сегодня вечером мы продвинемся. А что?

Энни улыбнулась, глядя на него:

— Ну, не знаю, как ты, но я умираю с голоду, а вегетарианская лазанья от «Маркса и Спенсера» — отличное угощение, если я правильно помню. Сам знаешь пословицу: солдат марширует, если брюхо ликует!

8 сентября 1969 года, понедельник

Ивонна Чедвик приняла от Стива косяк и как следует затянулась. Ей нравилось торчать. Никаких серьезных штук, ни колес, ни иголок, просто травка. Секс тоже был вполне, со Стивом ей, в общем, нравилось, но больше всего ей нравилось быть под кайфом, и обычно им вдвоем бывало очень неплохо. Плюс музыка. Они слушали Хендриксову композицию «Земля электрической леди», и казалось, что это просто какие-то неземные звуки.

Ладно, вернемся на землю. Ей надо сейчас быть в школе, но она устроила себе выходной. Все равно там пока только дурацкие игры да пустые уроки, новое полугодие толком не раскачалось. Рядом со школой, дальше по дороге, на Спрингфилд-маунт, стоял дом, где жила компания хиппи: Стив, Тодд, Жаки, Чарли-американец и другие, которые то приходили, то уходили. Она с ними подружилась после того, как познакомилась со Стивом на лестнице в «Башне», что на Боар-лейн, когда однажды вечером, в апреле, зашла туда со своей школьной подружкой Лорейн. Тогда ей всего месяц как исполнилось шестнадцать, но чуть-чуть косметики плюс высокие каблуки — и она легко сходила за восемнадцатилетнюю. Стив был красивый, понимающий парень, и она моментально на него запала. Он читал кое-какие свои стихи, и, хотя она их толком не понимала, ей казалось, что звучат они впечатляюще.

Она заходила и в другие дома, где народ занимался такими же вещами: в один дом в Кэрберри-плейс и в другой — на Бэйсуотер-террас. У Ивонны было такое ощущение, что она может заявиться к ним когда угодно — и почувствовать себя дома. Все принимали ее такой, какая она есть. Кто-нибудь всегда устраивал ей теплый прием — например, с помощью косячка и чайничка жасминового чая. И потом, им всем нравилась одна и та же музыка, и все они друг с другом соглашались насчет общества, насчет того, что война — это зло, насчет всякого такого. Но дом на Спрингфилд-маунт был ближе всего, и к тому же там жил Стив.

В воздухе пахло тлеющими сандаловыми палочками, а на стенах висели плакаты: Джимми Хендрикс, Дженис Джоплин, жутковатая репродукция Сальвадора Дали и еще более жуткая гравюра Гойи — «Сон разума рождает чудовищ». Бывало, что Ивонна, куря особенно забористую травку, растворялась в этой гравюре, где спящего художника окружают ночные твари.

Обычно они просто садились в кружок и рассуждали о том, каким ужасным стал мир и как они надеются его изменить, покончить с войной во Вьетнаме, освободить университеты от засилья элиты и лакействующих профессоров, положить конец диктатуре капитализма и империализма. Ивонне не терпелось поступить в университет: ей казалось, что там-то и есть по-настоящему захватывающая жизнь, не как в этой надоевшей нудной школе, где с тобой до сих пор обращаются как с маленьким ребенком, не интересуясь, что ты думаешь о мире. А в университете ты студент, у тебя есть права и все такое. Стив был на втором курсе, изучал английскую литературу, но до начала учебного года оставалось еще недели две. Он обещал, что в ближайшем семестре будет водить ее на все грандиозные концерты в университетской столовой, и она с трудом подавляла нетерпение. Должны были приехать «Муди Блюз», и «Фэмили», и «Тираннозаврус Рекс». Ходили слухи, что даже «Ху» приедут туда записать живой концерт.

Этим летом они уже посетили вместе множество потрясающих гастролей: «Сандерклэп Ньюмен» в зале ратуши, «Пинк Флойд», «Колоссеум» и «Эйр Эпперент» в аббатстве Селби. Она жалела, что пропустила нынешний остров Уайт — там ведь был Дилан, — но ее родители ни за что не отпустили бы ее так далеко. Ей оставалось еще два года учиться до поступления в университет, и поэтому ей надо было получить хороший аттестат уровня А. Правда, сейчас это казалось маловероятным, но она еще успеет нагнать. В любом случае ей удалось получить семь очень хороших оценок для аттестата уровня О. [8]

Усмехаясь сквозь пелену дыма, она вспомнила уик-энд. Воскресенье прошло просто шикарно! Они ходили на Бримлейский фестиваль — она, Стив, Тодд, Чарли и Жаки — и всю ночь провели на поле, делясь косяками, едой и питьем со своими собратьями по празднику. Стив закинулся кислотой, но Ивонна не захотела, потому что вокруг было слишком много народу, а она боялась, что резко слетит с катушек. Но Стив был вроде бы в полном порядке, хотя один раз она забеспокоилась, когда он пропал больше чем на час. Когда все кончилось, они сходили на Спрингфилд-маунт за парой косяков, а потом она отправилась домой, чтобы собраться в школу, и чуть не столкнулась с отцом.

У нее не хватало храбрости рассказать родичам, чем она занимается. Господи боже ты мой, ну почему предок у нее — фараон? Просто нечестно. Если она поведает своим новым друзьям, чем ее папаша зарабатывает на жизнь, они от нее разбегутся, как от зачумленной. Если бы не предки, она бы и в субботу двинула в Бримли. Стив и остальные провели там обе ночи. Но она понимала, что, если бы и она так поступила, ее бы ни за что не отпустили в воскресенье.

Они сидели на полу в гостиной, прислонившись к дивану. На этот раз — только она и Стив, остальных не было. Некоторые из тех, кто время от времени приходил и уходил, вызывали у нее сомнения. Один из них, Волшебник Джек, выглядел страшновато: бородатый, с бешеными глазами, хотя при ней он всегда вел себя очень предупредительно и мягко. Но больше всего ее пугал Мак-Гэррити, безумный поэт; слава богу, он не очень часто тут бывал.

Мак-Гэррити был старше, чем прочие; у него было узкое морщинистое лицо, словно сделанное из пергамента, и черные глаза. Он всегда носил черную шляпу и черный же капюшон, и у него имелся пружинный нож с черепаховой рукоятью. Он редко с кем-нибудь говорил, никогда не подключался к дискуссиям. Иногда он расхаживал взад-вперед, постукивая лезвием ножа по ладони, бормоча чьи-нибудь стихи себе под нос, чаще всего Элиота, какую-нибудь «Бесплодную землю». Ивонна узнала эти строчки только потому, что Стив недавно давал ей почитать эту поэму и объяснял ей, что она означает.

Некоторые считали, что Мак-Гэррити в полном порядке, но у Ивонны от него мурашки по коже бегали. Однажды она спросила Стива, почему они позволяют ему тусоваться с ними, но Стив ответил только, что Мак-Гэррити совершенно безобидный, просто он немного повредился в уме из-за электрошоковой терапии, которую ему делали в психбольнице, после того как он дезертировал из армии. А кроме того, если они хотят жить в свободном и открытом обществе, как они могут судить людей, изгонять их? На это ей нечего было возразить, хотя она подумала, что на свете все-таки существует некоторое количество людей, которых они не хотели бы видеть в этом доме, к примеру ее папаша. Мак-Гэррити тоже был в Бримли, но, к счастью, он сразу куда-то срулил и оставил их вдвоем.