Побег - Кирилл Шелестов Страница 14

— Много денег пропало? — не удержавшись, перебил я.

— Да уж немало! — с удовольствием заверил меня Боня. — Если на доллары перевести, то миллиона три набиралось. А может, и больше!

— Прилично, — признал я с уважением.

— Прилично! — передразнил он. — Скажи, целое состояние! Уж на что я тертый калач, и то офонарел. А на Черносбруева и вовсе икота напала. Он, знаешь, посинел, как утопленник, глаза выпучил и только икает. Да громко так. А что ему еще делать? На четыреста косарей зеленью попал! Тут уж хоть икай хоть хрюкай!

Судя по тому удовлетворению, которое изображалось на Бонином лице, страдания Черносбруева не вызывали в нем сочувствия.

— Я вообще люблю, когда начальников умывают, — с озорным бесстыдством признался он. — Чиновников там разных, депутатов. Они же, когда ловэ к нам несут, знают, что в пирамиду впираются, понимают, что это кидалово. Работяги, феди всякие, те всему верят. Им скажи, пятьсот процентов в год, они будут ждать пятьсот. А пообещаешь тысячу — еще лучше. А начальники — нет! Им такое не протолкнешь. Они сами кого хочешь разведут. Но тут для них другой капкан. Они мысли не допускают, что их швырнуть могут! Думают, что всех нахлобучат, а их не посмеют, побоятся. Вот на что они ведутся. А когда до них доходит, что их обули вместе с быдлом, как последних чмошников, с ними такое начинается, караул! Крышу начисто сносит!

— У вас клиенты были и посерьезнее Черносбруева?

— Это уж точно! — самодовольно подтвердил Боня. — К обеду слушок по городу прошел, что у нас с деньгами каюк, они все к нам и набежали. Что они вытворяли, как чудили! Ты такого в кино не видел! Банкир один из Нижне-Уральска притащил из машины монтировку и давай стену на нашем этаже долбить! Дескать, он точно знает, что здесь потайные сейфы замурованы! Сам устал, так свою охрану заставил. Стену разнес, начал полы вскрывать! В натуре! А Величкину жену каплями отпаивали. Она вся в золоте заявилась, шуба шиншилловая, и давай с порога верещать! Ее муж после губернатора первый человек! Немедленно верните ей полмиллиона, а то она всех тут посадит! Менты ее со всем уважением под белы рученьки — и в мой кабинет. Давайте, девушка, писать протокол. Сколько денег вы вложили? В какой валюте? А чьи денежки-то были? Ваши или мужнины? И тут я гляжу, она с лица спала. Похоже, догнала, что зря разорялась-то! Заяву-то ей кидать нельзя! — Боня хитро мне подмигнул. — Откуда у ее мужа такие бешеные гроши? Не с чиновничьей же зарплаты? А в газеты попадет? А губернатор что скажет, когда узнает, какие суммы его заместитель к нам засовывал? Короче, влипла девушка. Сразу побледнела, схватилась за сердце и бух — на пол! Не знаю уж, правда ли сознания лишилась или только притворялась, но пришлось ей скорую помощь вызывать. А Виктор ваш, тот вообще буйствовал. Парнишке одному, который у Владика в заместителях ходил, по уху заехал! Менты за мальчишку заступились, так он и на них кидался.

— Виктор? — с изумлением перебил я. — Неужели он тоже в вас вкладывался?

— Да чему ты удивляешься! — с некоторой обидой возразил Боня. — У нас, между прочим, серьезная фирма. Была, — прибавил он с сожалением. — Сейчас-то ее по клочкам разнесут!

— Неужели никто не успел свои деньги выдернуть? — недоверчиво спросил я.

— Никто! — отрезал Боня. — Ни Пономарь, ни Бабай, ни даже я. Всех обули! От губернатора до последней шестерки! Лохи, кстати, к вечеру совсем рассвирепели. Их на улице толпища целая собралась, несколько тысяч, движение перегородили! Рвались в контору, орали, стекла высаживали, грозились штурмом брать! Пришлось ОМОН вызывать! Ужас! Я-то сам из офиса свалил к этому времени, но мимо проезжал, все своими глазами видел. Да они и по сей день митингуют. Из других городов понаехали, палатки собираются ставить возле Дома молодежи. Общество какое-то создали, письма пишут.

— Но ведь у вас, кроме наличных, должно было что-то на счетах оставаться? — предположил я.

— Может, и должно, — усмехнулся Боня. — Да не обязано. Как начали с документами разбираться, у всех волосы на голове дыбом встали. Пусто, хоть шаром кати! И еще фирма наша, оказывается, успела кредитов нахватать напоследок. Имущество какое-то заложили по поддельным документам, оборудование... Откуда у нас оборудование? А подписи — опять только Владика да генерала. Мусора генерала прессуют, а что толку? Он сидит, морда лопатой, глаза выпучит и одно твердит: дескать, подпись на документах — моя, так точно. Все делал по приказу Владислава Ефимовича. Я человек военный, привык к подчинению, в финансах ничего не понимаю. Куда он отправлял деньги, я не знаю, корыстных умыслов не имею. Чист, как слеза. Старался изо всех сил на благо Родины. Служу Советскому Союзу! И несет эту пургу, хоть кол ему на голове теши! И выходит, что нет виноватых! Один только Владик. Он все смарьяжил, со всех бабки собрал, а потом он же их и ломанул. Только одна у него промашка вышла. Дырку в голове ему заделали! И теперь — ни Владика, ни денег.

Стюардесса подошла к нам узнать, что мы будем на горячее. От ужина мы оба отказались, но Боня велел принести ему холодных закусок и налить водки, невзирая на то что у него оставалось еще достаточно коньяка.

— Ну, за того, кто эту аферу изобрел! — объявил Боня. — Завидки берут. Миллионов тридцать кто-то снял! Такой куш! На всю жизнь хватит!

Он хлопнул водку одним глотком и молодецки крякнул. Скорее всего, Боня преувеличивал. Судя по тем цифрам, которые упоминал в разговорах со мной Владик, вряд ли из «Золотой нивы» можно было вытрясти больше пятнадцати—двадцати миллионов. Но и это составляло огромную сумму. Пожалуй, это была одна из крупнейших афер в стране. Может быть, только в Москве людям удавалось срывать столько же.

Боня принялся за еду, одобрительно кивая головой.

— Ты словно радуешься, — обронил я, не понимая его реакции.

— А что ж мне, слезами обливаться, что ли? — искренне удивился Боня. — Из-за кого? Из-за лохов? Так они по жадности своей попадают. Их все равно накажут, не одни, так другие. Такая уж у них лоховская доля. Мне одно обидно, что не я такую постановку провернул. Я как подумаю, какие куши прохлопал, у меня давление повышается.

— Тебе и Владика не жаль? — допытывался я.

Боня насупился и помолчал.

— Владика мне жаль, — проговорил он медленно и серьезно. — Даже очень. Веришь, нет, а любил я его. Хотя он, конечно, сам виноват.

— Виноват в том, что ввязался в эту авантюру? — уточнил я.

— Виноват в том, что хитрее всех хотел быть, — ответил Боня, хмурясь. — Зарвался, чувство реальности утратил. Не хочу плохо про мальчишку говорить, он мне как родной был, но дорожку он себе сам выбрал. Эх! Две страсти нас губят: жадность и азарт. Любого возьми, хоть самого умного. Тормознись Гитлер вовремя, и был бы в шоколаде! Вот и Владик мог с этого паровоза соскочить. Надо было ему со мной в сознанку идти. По душам поговорить, открыться. Дескать, хочу честно и откровенно деньжат отвинтить, но так, чтобы мне за это ничего не было. Давай сработаем на пару. Да неужели я бы не помог?! Сколько я таких дел проворачивал! Мы бы по-умному это обтяпали. Во-первых, мы бы с ним отщипнули по чуть-чуть, по капельке, чисто на жизнь. По лимончику, например, рубанули бы втихарца, но так, чтобы до поры до времени никто не заподозрил. Бухгалтерию бы всю подчистили. А главное — мы с ним отвалили бы открыто, не таясь. Дескать, устали, сил нет. Мол, свою задачу выполнили, компанию на рельсы поставили, нехай теперь другие пашут! Фирму повесили бы на генерала. Да этот сундук от счастья неделю бы пил! Это ж его мечта — щеки надувать да понты кидать. Контора все одно бы екнулась, ее ведь и создавали под слив — вот тогда бы пусть он и разбирался с губернаторами, там, бандитами, прокурорами. А мы бы в стороне остались. Я про таких, как генерал, всегда говорил: не называйте фраера лохом, называйте президентом компании. Правильно? — Боня повернулся ко мне, ища одобрения.