Скованные одной цепью - Харлан Кобен Страница 14

— Не позволит, — повторила она, и Майрон так и увидел, как она качает головой. — Если бы это сказал кто-нибудь другой, я решила бы, что более жалкой отговорки и не придумаешь. Но если это говоришь ты… впрочем, нет, извини, все равно это отговорка.

— Увидимся через час.

Майрон зашагал быстрее, направляясь в «Лок-Хорн-билдинг» — да, полное имя Уина было Уиндзор Хорн Локвуд, — и поднялся на лифте на двенадцатый этаж. Дверь лифта выходила прямо в приемную «Эм-Би пред», и порой, когда в лифте ехали дети и нажимали не на ту кнопку и дверь открывалась на двенадцатом, они так и вскрикивали при виде того, что им открывалось.

Верзила Синди. Чрезвычайный и полномочный секретарь «Эм-Би пред».

— Доброе утро, мистер Болитар! — провизжала она высоким голосом пятнадцатилетней девочки, увидевшей своего кумира с обложки журнала «Тин бит». Рост Верзилы Синди был шесть футов пять дюймов. Она недавно прошла четырехдневный курс «промывания» соком, в результате чего стрелка весов застыла на делении 310 фунтов. Руки ее напоминали диванные подушки, голова — чурбан.

— Привет, Верзила Синди.

Она требовала, чтобы Майрон называл ее именно так, а не просто «Синди» или, если уж на то пошло, «Верзила». Сама же, хотя знакомы они были уже много лет, предпочитала обращаться официально: мистер Болитар. Ему показалось, что сегодня Верзила Синди чувствует себя лучше. Диета портила ее обычно радужное настроение. Синди чаще рычала, чем разговаривала по-человечески. Ее дешевый макияж был выдержан в брутальных черно-белых тонах, представляя собой нечто среднее между стилем готов, популярным в девяностые, и стилем группы «Кисс», распространенным в семидесятые. Сегодня, как, впрочем, и обычно, макияж выглядел так, словно Синди наложила толстенный слой краски и подставила лицо под раскаленную лампу.

Верзила Синди вскочила, и хотя Майрона давно уже не поражали ее наряды — как правило, топики и батники из синтетики, — нынешний прикид поверг его в шок. Платье, вроде как шифоновое, было сшито из узких лент, струившихся по телу. Тонкие, полупрозрачные, розовато-алые ленты начинались от груди, хитроумно извиваясь, тянулись вниз, к бедрам, и обрывались чуть выше колен. Сшиты они были неплотно и болтались примерно как лохмотья у Брюса Баннера после превращения в Халка. [9]Она улыбнулась Майрону и круто развернулась на одной ноге, пошатнув при этом земную ось. На спине у Синди, выше копчика, обнажился вырез в форме ромба.

— Нравится? — осведомилась она.

— Пожалуй.

Верзила Синди повернулась к Майрону лицом, положила ладони на бедра, прикрытые гофрой, и надула губы:

— Только «пожалуй»?

— Потрясающе.

— Мой собственный эскиз.

— Ты у нас очень талантливая.

— Как думаете, Тереза оценит?

Майрон открыл было рот, но промолчал. Ничего себе.

— Сюрприз! — возопила Синди. — Я сама придумала это платье для подружки невесты. Подарок вам обоим.

— Мы еще даже не назначили день свадьбы.

— Подлинная красота выдерживает испытание временем, мистер Болитар. Право, мне очень приятно, что вам понравилось. Сначала я думала о цвете морской волны, но потом решила, что оттенок фуксии теплее. А я люблю теплые тона. По-моему, Тереза тоже, я ведь не ошибаюсь?

— Все верно, — кивнул Майрон. — Она обожает фуксию.

Верзила Синди озарила его улыбкой: крохотные зубы в огромном рту, — увидев такое, дети обычно кричат от страха. Майрон улыбнулся в ответ. Видит Бог, он любил эту большую безумную женщину.

— Эсперанса здесь? — Он указал на дверь слева.

— Да, мистер Болитар. Сказать ей, что вы пришли?

— Сам скажу, спасибо.

— В таком случае не будете ли так любезны предупредить, что я подготовлюсь к примерке через пять минут?

— Непременно.

Майрон тихо постучал в дверь и вошел. Эсперанса сидела за столом. На ней было платье цвета фуксии. В отличие от Верзилы Синди стратегически важные лохмотья делали ее похожей скорее на Рэкел Уэлч из фильма «Миллион лет до нашей эры». Майрон подавил смешок.

— Одно слово, — бросила Эсперанса, — и ты труп.

— Moi? [10]— удивился Майрон. — Впрочем, мне кажется, тебе больше подошел бы цвет морской волны. Ты не из тех, кто любит теплые тона.

— На двенадцать у нас назначена встреча, — сказала Эсперанса.

— К тому времени я вернусь, и, надеюсь, ты переоденешься. Лекс больше кредиткой не пользовался?

— Никаких сведений нет.

Она даже не подняла головы, демонстрируя, что полностью погружена в изучение какого-то лежащего на столе документа.

— Ясно, — сказал Майрон, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более непринужденно. — И когда же ты вчера ночью вернулась домой?

— Не беспокойся, папочка, комендантский час не нарушила.

— Я не о том.

— Именно о том.

Майрон окинул взглядом несколько стоявших у нее на столе семейных фотографий — довольно-таки банальных, но, в общем, естественных.

— Не хочешь поговорить об этом?

— Нет, доктор Фил, не хочу.

— Ладно.

— И не надо делать постное лицо. Вчера я лишь немного пофлиртовала.

— Я тебе не судья.

— А ведешь себя как судья. Ладно, куда ты наладился?

— К Сьюзи, в теннисную академию. Уина видела?

— По-моему, он еще не пришел.

Майрон поймал такси и выехал на набережную Гудзона. Академия Сьюзи располагалась неподалеку от пристаней Челси, в здании, которое выглядело — а может, и было — огромным белым пузырем. Стоит выйти на корт, и из-за давления воздуха, при помощи которого этот пузырь надувается, у тебя начинается шум в ушах. Всего кортов было четыре, на каждом с инструкторами играли молодые женщины и девочки-подростки. Сьюзи, при всех своих восьми месяцах, тренировала на первом, показывая двум дочерна загоревшим девицам с конскими хвостами, как следует выходить к сетке. На втором корте отрабатывались удары справа, на третьем — слева, на четвертом — подачи. Кто-то расставил по углам зоны подачи круги — вроде как мишени. Сьюзи заметила появление Майрона и подала ему знак немного обождать.

Майрон прошел в отдельное помещение рядом с кортами. Здесь расположились мамаши, все в белом, как принято в теннисе. Это единственный вид спорта, где зрители любят одеваться как участники, словно их могут внезапно вызвать на корт. В то же время — Майрон понимал, что это нарушение правил «политкорректности» — во всех этих мамашах в белом было что-то соблазнительное. И он присматривался к ним. Не плотоядно — на это ему ума хватало, — но все же присматривался.