Дом с семью головами - Тони Бранто Страница 14

Барбара кашлянула.

– Как вам это удалось? – спросил Томпсон. – В смысле, раскрыть преступления?

Ответ был краток:

– Случайно.

– А теперь вас мучает совесть?

– Я – беженец, мистер Томпсон. Моих родителей расстреляли фашисты. Мне не жалко убийц. Но я был более чем милостив к ним. А если бы меня мучила совесть за чужие преступления, я бы давно покончил с собой.

– Тогда почему вы здесь?

Карлсен с расстановкой произнёс:

– В вашей замечательной стране меня, десятилетнего, взяла к себе семья – супружеская пара и их сын, мой ровесник. Пару месяцев назад он сбежал из дома. Его родители обвинили в этом меня и, можно сказать, временно выгнали из дома.

– Выкиньте их из головы, – вставила Ольга и язвительно добавила: – Эта замечательная страна всегда будет отторгать инородную кровь. А побег здесь всегда считался грехом иностранного происхождения.

Карлсен не стал комментировать.

Томпсон спросил:

– Вы как-то причастны к побегу их сына?

– Не больше, чем к смертям преступников, которым я дал возможность самим выбрать свою участь.

Юноша смахнул со лба нависшую прядь и посмотрел на Бульденежа.

– Всё, что я делал, это лишь пытался посеять в нём зерно ответственности, но он сбежал, как дезертир, не думая о семье и последствиях. Я назову это бунтарством без причины.

– Изгой! – громыхнул менторский тон, в воздух поднялся и задрожал указательный палец.

– Авантюрист, – сказал Карлсен, – вот более подходящее слово. Любитель ловли рыбы в мутной воде.

У старого джентльмена взыграли нервы, но он сдержался и насмешливо выкрикнул:

– Будьте тогда и к нам милостивы, молодой человек, и скажите, наконец, что такого плохого в свободе выбора своей личности?

– Пожалуйста. Люди, как он и как вы, лишённые ответственности, часто бывают опасны. Вы рушите общество, пока другие кровью, потом и слезами ставят его на ноги, – с мрачной лёгкостью произнёс Карлсен.

Бульденеж сорвался, захрипел:

– Взгляни на мои руки, дерзкий мальчишка! Взгляни! Я не могу работать!

Его руки трепетали, как бельё на ветру.

– Я даже кулаком в твоё нахальное лицо не попаду!

Он повернулся к Томпсону, от волнения у него сел голос.

– В молодости я бы разбил его лицо напополам, на две равные части!

Томпсон выразил кроткое восхищение, попутно поглядев на свою ладонь. В попытке свести разговор к шутке он произнёс:

– Кажется, я начинаю понимать, за что вас выгнали. Если вы и с приёмными родителями так разговаривали…

В него тут же вонзился острый взгляд Адама.

– По их версии, я тронулся умом, когда в десять лет потерял отца, вследствие чего стал давить на их сына психологически, результатом чего и стал его побег.

Барбара громко откашлялась.

– Сколько вам лет?

– Девятнадцать.

Томпсон поморщил лоб.

– Выглядите старше. Гораздо старше, – добавил он с задумчивой усмешкой.

Сара собрала пустые стаканы.

– Барбара, принесите мяч.

– Минуту, мистер Джейкобс.

6

Пока Барбара ходила за мячом, доктор сказал:

– Ваши объяснения, мистер Карлсен, логичны, как поведение скорпиона. Тронешь его – он ужалит. Точно и просто. С вами, если этого не понимать, можно здорово схлопотать.

Он ткнул пальцем в очки на переносице и улыбнулся.

– Нужно выпросить у короля разрешение на изъятие вашего мозга для исследования…

– У британцев странное чувство юмора, – взгляд Адама в тот момент был практически невыносим. – У меня стойкое чувство, что я – домашнее животное, которое когда-то подобрали, а потом отправили в клинику для кастрации.

Ольга зашлась грубым смехом.

– Отлично! Браво, браво!

Остальные молчали.

У Карлсена заалели пятна на скулах. Так бывало каждый раз, когда он говорил о себе. Словно разгоралась лампочка, готовая заискрить.

Доктор принялся делать запись. Пока он выводил слово «кастрация», хлопнула входная дверь, зашаркали по коридору. На пороге гостиной появился запыхавшийся Патрик с коробками в руках.

– Ма! Куда провизию ставить?

– Барбара вышла, Патрик, – сказал доктор.

– Ой, извините.

Ольга распахнула перед парнем халат.

– Мы как раз говорили про кастрацию, – протянула она прокуренным голосом старой бандерши.

Её голая грудь была измазана масляной краской.

Щёки Патрика, румяные от мороза, смущённо надулись.

Доктор Джейкобс встал и запахнул халат на Ольге.

– Унеси это на кухню, – сказал он Патрику.

Томпсон подумал, как пугающе Патрик похож на свою мать. Полнота, грубые черты неподвижного всё ещё детского лица. Интонации тонкого голоса, как у капризной девчонки. «Ещё одно ничтожество из рода Холлисов», – решил Томпсон.

– Вы правы, – шепнул он Бульденежу, – похоже, я – моральный урод.

– А, вы подумали, как жалок Патрик? – старик говорил расслабленно, как будто его разморило на солнце.

– Пожалуйста, тише…

Барбара принесла резиновый мяч.

– Играем, – доктор бросил мяч Бульденежу. – Венера!

– Зефир! – Бульденеж поймал мяч и тут же направил Карлсену. – Весна!

– Взрыв! – Адам бросил мяч Урсуле. – Рассвет!

– Незнакомец! – Урсула с трудом поймала, затем запустила в Томпсона. – Воскресенье!

Джеффри Томпсон схватил мяч и точно онемел.

– Вы язык проглотили? – встрепенулась Урсула.

Так и есть.

– Вы должны говорить, не задумываясь, – слегка попенял доктор.

Мужчина собрался.

– Извините… Воскресенье? Гм. Конец.

– Конец? – повторил Бульденеж таким тоном, как будто заподозрил, что Томпсон сошёл с ума.

– Примитивно! – не могла успокоиться Урсула.

Доктор хлопнул в ладони, поторапливая.

– Кидайте, кидайте!

– Сейчас… – Томпсон прокашлялся. – Тело!

– Ванесса! О… – Сара поняла, что сглупила. – Простите. Я не ожидала…

Барбара резко оторвалась от стены.

– Вы должны бросать только пациентам! – казалось, она сейчас кинется и вопьётся зубами в Томпсона.

– Кидай! Кидай! – твердил как заведённый Джейкобс.