Любовница не по карману - Анна Данилова Страница 14

– Понимаешь, – сказала я, катая по блюдцу кусочек сахара, – вам обоим могло тогда показаться: я уехала от вас потому, что отец выстрелил в этого человека… И не могу жить рядом с убийцей… Могу себе представить, как вы с ним, особенно твой отец, недоумевали по этому поводу… Но дело-то не в этом. Совсем! У него была своя история – это убийство, все его страхи и сомнения, мол, правильно ли вы сделали, что спрятали труп, закопали его в лесу, – а у меня была своя история…

– Я знаю, – сказал Алик.

– Нет, ты ничего не знаешь. Потому что если бы ты знал, то рассказал бы все отцу. Поэтому не надо меня сейчас обманывать: ты ничего не знал. У тебя тоже была своя история. Я помню, у тебя была девушка – Таня, кажется? Вы даже жили вместе. Ты же снимал квартиру, где вы встречались? Вот видишь, как много я знаю о тебе. Да ты особо и не таился, ты жил, как живут многие молодые люди, своей жизнью, со своей девушкой, строил планы на будущее и не знал, какая гадина живет с тобой рядом… Нет, Алик. – Я уже не могла больше сдерживаться и зарыдала в голос. – Я не смогу вернуться к вам! Твой отец – великодушный человек, и я недостойна его. Мужчины, бывшие у меня до него, вероятно, знали, какая я на самом деле, поэтому заранее, не дожидаясь подлости и предательства с моей стороны, били меня. Предварительно, понимаешь? Они чувствовали – на каком-то животном уровне, – что со мной нужно именно так – кулаком по лицу… Чтобы щека вздулась, глаз посинел… Чтобы губу мне порвать, чтобы кровь капала с подбородка… И это – правильно! Я – дочь своего отца. Вот ты, Алик, – сын Гриши, ты – хороший, в тебе – его кровь. А мой отец был пьяницей и негодяем! Думаю, что я такая – в него. Да и мать моя была без характера и, как говорится, слаба на передок. Ты уж извини, что я так откровенно говорю… Вы придумали себе трагедию: подумаешь, вора застрелили и закопали в лесу! Да, иногда и я думаю о том, что это все ужасно, что его там черви едят… И что застрелил его мой муж, твой отец, Алик. Но если бы Гриша не выстрелил, все могло бы закончиться еще печальнее! А если бы у этого вора было оружие, и, может, он вообще никакой не вор, а настоящий бандит и застрелил бы нас всех! Да-да, конечно, смерть – это всегда трагедия. Согласна. Но, Алик, у меня-то тогда тоже произошла трагедия. Пусть никто не погиб, но трагедия – это не только когда кто-то погибает физически. Погибла – я! И главное во всей этой истории то, что я сама во всем виновата. Я сама все это сделала, своими руками. Сначала желая доставить приятные минуты твоему отцу, чтобы он смог продлить свою молодость, ведь дети – это всегда счастье…

– Ты говоришь так странно, непонятно, какими-то загадками, и у меня такое чувство возникает, будто я в туманном лесу заблудился, – сказал Алик. Он сидел, раскрасневшись от горячей еды, чая и от жара печки, шарф его, красный, который вязала ему его девушка Таня (подарок к Рождеству), размотался, и кисти его касались деревянного пола. – С чего ты взяла, что недостойна моего отца? Мой отец, конечно, ученый, кроме того, он просто порядочный мужик, это так, и я очень уважаю его. Но и ты тоже… Ты красивая…

Он засмущался. Отвел взгляд. Я поняла, почему он здесь. Конечно, он ничего не знает о том, чем и как я жила последние несколько месяцев. Не знает. Иначе он никогда не стал бы меня искать и сделал бы все, чтобы только его отец забыл меня. У него сейчас своя правда. И заключается она в том, чтобы вернуть к жизни отца. Гриша совершил убийство и теперь страдает из-за того, что не пошел в полицию и не признался. Одна только мысль о тюрьме наводит на него ужас – там невозможно будет продолжать эти его опыты и эксперименты, то есть, если он выпадет из своей налаженной, полной смысла жизни, весь его многолетний труд пойдет насмарку или, что еще хуже, плодами его трудов воспользуется какой-нибудь нечестный человек и продаст его изобретения и формулы за границу. Гриша наверняка прокрутил в голове все возможные варианты. Кроме того, он не хочет в тюрьму еще и потому, что надеется вернуть меня. И только ради этого он должен оставаться на свободе. Алик, конечно, ничего не знает о том, что в моем уходе его отец винит только себя, свою неспособность сделать счастливой жену. Между отцом и сыном были всегда настолько добросердечные и в некоторой степени даже возвышенные отношения, что Грише и в голову бы никогда не пришло признаться сыну в том, что у него распухла простата и внизу живота сильные боли, но – что самое ужасное – он не в состоянии удовлетворить женщину. Что он – импотент.

Горячая волна поднялась к горлу, и я почувствовала, как голова моя буквально набухла кровью, щеки запылали, а глаза защипало, словно в них насыпали соль. Несколько мгновений я испытывала примерно те же самые чувства, какие охватили меня несколько месяцев тому назад, когда я осознала, что натворила, что сделала… И это был даже не стыд, а чувство куда более жестокое – отвращение к себе.

– Ты что-то сказала о детях, – напомнил мне Алик.

– Вот и я тоже думала тогда о ребенке, но получилось все совсем не так…

В доме было очень тихо. Передо мной сидел Алик, и мне вдруг захотелось рассказать ему все-все. Раскрыть этому мальчику душу. Возможно, в глубине души я надеялась на его понимание, но в большей степени все-таки – на прощение.

Я тогда смалодушничала, сказав про ребенка. Прикрылась им, пытаясь спастись от его презрения. На самом деле все было не так. Совсем не так.