Слепой. Я не сдамся без боя! - Андрей Воронин Страница 14

— Поставь бутылку и принимайся за дело, иудей, — посоветовал посетитель, свободной рукой извлекая из кармана пиджака флэшку, корпус которой был выполнен в форме ключа.

Кацнельсон послушно поставил на пол около кресла полупустую бутылку, взял протянутую посетителем флэшку и пересел на пустующее место Крокодила.

— По какому каналу? — спросил он, радуясь тому, что, занятый делом, имеет полное право не смотреть на пистолет.

— По всем, — как и следовало ожидать, сказал посетитель.

Со стороны прихожей послышался топот и какая-то возня.

Кац все-таки обернулся и увидел, как в студию, теснясь, вошли еще трое кавказцев. В отличие от первого, одеты они были попроще и напоминали не то торгашей с овощного рынка, не то работяг с шиномонтажки за углом. Все трое были небриты, и каждый имел при себе вместительную спортивную сумку.

Один из них, одетый в джинсы и камуфляжную куртку с подвернутыми до локтей рукавами, обольстительно улыбаясь, двинулся грудью на Леночку Морозову. Леночка попятилась; кавказец продолжал напирать и напирал до тех пор, пока не загнал ее в угол. Второй взял за шиворот скорчившегося за своим компьютером Самоката, выдернул его из кресла, как морковку из рыхлой земли, и небрежным толчком направил туда же, составить компанию ведущей. Третий грубо пихнул в том же направлении все еще торчавшего посреди комнаты Крокодила. Толчок был сильный, но скверно рассчитанный: вместо того, чтобы упасть в объятия теснящихся в углу коллег, Крокодил шмякнулся лопатками в стену в метре от двери, ударившись локтем о висящий на видном месте календарь с видом Иерусалима. Календарь закачался, как маятник, но не упал. Крокодил, потирая ушибленный локоть, присоединился к Леночке и Самокату.

Иосиф Кацнельсон отвернулся к монитору и на секунду обреченно прикрыл глаза. «Как глупо», — подумал он.

Красочный настенный календарь с видами Святой Земли ему три месяца назад привезли из самого Израиля. Кац не стеснялся своей национальности, но и не кичился ею; календарь с легко узнаваемыми пейзажами и надписями на иврите был нужен ему ровно столько же, сколько и любой другой — то есть не нужен вообще. Поэтому он пролежал на шкафу долгих три месяца, пока вчера, наконец, Изя Кац не повесил его туда, где он сейчас висел. Сделано это было вовсе не из-за внезапно пробудившегося национального самосознания или ностальгической тоски по родине предков, а лишь затем, чтобы прикрыть только что установленную кнопку экстренного вызова милиции.

У Каца еще оставалась слабенькая надежда на то, что Крокодил ударил локтем не по самой кнопке, а выше или ниже нее. Почему бы и нет? Существует ведь такая вещь, как везение! Да и еврейскому богу, если он есть, настало самое время вмешаться в ситуацию и немножечко помочь одному чересчур предусмотрительному иудею, который сам себя перехитрил.

— Работай, — произнес позади него главарь кавказцев, чувствительно ткнув Изю между лопаток стволом пистолета.

Кац подавил горестный вздох и, мысленно вверив себя воле Бога, в которого никогда не верил, вставил принесенный кавказцем съемный дисковый накопитель в гнездо на передней панели системного блока компьютера.

* * *

Беспрепятственно пройдя сквозь два кольца оцепления, машина остановилась перед третьим. Дальше дороги не было, о чем красноречиво и недвусмысленно свидетельствовал поставленный поперек проезжей части бронетранспортер. Его пятнистая стальная туша почти полностью закрывала обзор, вырисовываясь четким черным силуэтом на фоне слабеющего зарева пожара и тревожных красно-синих сполохов множества проблесковых маячков. Оранжевые отблески огня плясали на осколках битого стекла, которыми были усеяны тротуары по обе стороны улицы, и казалось, что на асфальте дрожат и переливаются лужицы жидкого пламени. Выбитые окна и витрины магазинов безмолвно свидетельствовали о силе недавно прогремевшего взрыва. Гражданских на улице не было: те, кого эвакуировали из дома, на первом этаже которого разместилась студия кабельного телевидения «Северо-Запад ТВ», находились за третьим кольцом оцепления, а остальные затаились в глубине своих квартир, осторожно выглядывая из окон. Это было небезопасно: в эпицентре событий постреливали.

Сейчас стрельбы не было, с той стороны доносилось только металлическое рявканье мегафона. Слов было не разобрать, их заглушал тарахтящий на холостых оборотах двигатель бронетранспортера.

Генерал выбрался из машины, и к нему тотчас же подскочил милиционер в напяленном поверх пятнистого серого камуфляжа тяжелом бронежилете и каске, на поднятом пластиковом забрале которой тоже плясали отблески огня и цветные вспышки проблесковых маячков. Поперек живота у него висел укороченный «Калашников», а на плече из-под лямки бронежилета выглядывал мятый погон с подполковничьими звездами.

— Генерал Потапчук, главное управление ФСБ, — отрывисто представился Федор Филиппович, сунув ему под нос открытое удостоверение, которое держал наготове с того момента, как их первый раз остановили для проверки документов.

Подполковник козырнул и назвал свою фамилию, которую Федор Филиппович тут же забыл.

— Доложите обстановку, — потребовал генерал.

Подполковник принялся докладывать. Из его доклада явствовало, что около двадцати одного часа по московскому времени в местный отдел департамента охраны поступил экстренный вызов с так называемой «тревожной кнопки», буквально накануне установленной в студии кабельного телевидения «Северо-Запад». Выехавший по вызову наряд прибыл на место через семь минут после поступления сигнала и действовал согласно служебной инструкции: все окна квартиры, где разместилась студия, были взяты под наблюдение, после чего старший группы позвонил в дверь. Дверь открылась, сержанту выстрелили в лицо из пистолета, и дверь снова закрылась. Одновременно из всех трех окон квартиры неизвестные преступники открыли огонь по оставшимся на улице сотрудникам департамента охраны. Один из них был убит на месте; второй, тяжело раненый, скончался, не приходя в сознание, спустя десять минут, а третий вызвал по рации подкрепление и вступил в перестрелку.

Примерно в это же время на местный райотдел милиции и общественную приемную ФСБ обрушился целый шквал телефонных звонков из этого района. Возмущенные и испуганные люди сообщали, что по всем каналам кабельного телевидения выступает какой-то бородач в камуфляже, именующий себя Джафаром Бакаевым по прозвищу Черный Волк. Этот самый волк, по словам звонивших, нагло брал на себя ответственность за организацию взрывов на станциях метро «Лубянка» и «Парк культуры» и, более того, грозил неверным новыми террористическими актами. У одного из звонивших оказалась отличная память, и он не преминул весьма ядовито указать дежурившему в общественной приемной офицеру на тот факт, что сообщение о ликвидации Черного Волка Бакаева прозвучало в средствах массовой информации без малого три года назад.

Телевизионное обращение Бакаева прозвучало дважды и начало звучать в третий раз, когда кто-то, наконец, догадался обесточить студию. Когда прибывший спецназ начал разворачиваться в боевой порядок, засевшие в студии террористы дистанционно взорвали припаркованную во дворе машину, начиненную гексогеном. В переговоры они не вступали, ограничившись сообщением о том, что у них есть заложники. На данный момент ситуация была патовая: террористы и заложники сидели в студии, спецназ ждал приказа снаружи, а внутри тройного кольца оцепления мало-помалу накапливался генералитет московских силовых ведомств. Концентрация шитых золотом генеральских звезд на этом залитом кровью и усеянном битым стеклом пятачке асфальта стремительно приближалась к критической массе, генералы ссорились, не желая брать на себя ответственность за принятие непростого решения, а террористы в ответ на все предложения сдаться и обещания сохранить жизнь лишь экономно постреливали из автоматического оружия.