Флирт в Севилье - Чингиз Абдуллаев Страница 14

Ионас привстал, свистнув от удовольствия. Дронго подумал,что иногда в его работе бывают и приятные моменты. У Лены были длинные ноги,красивые лодыжки и прекрасный рост. Ингрид была чуть меньше, но у нее былиболее чувственные ноги и линии тела. Дронго решил, что она напоминает ему Джил.

— Начинаем, девочки, — сказал опомнившийсяКруминьш, показывая место, куда должны были встать Ингрид и Елена. Съемкиначались. Меднис наконец выплюнул жвачку и встал за свою камеру.

Дронго подошел к Лилии Омельченко.

— Нравится? — спросила она с некоторымвызовом. — Наверное, рядом с такими женщинами все остальные кажутся вамдурнушками.

— Красота женщины не только в ее теле, —постарался дипломатично увернуться от ответа Дронго.

— Ладно, ладно, — махнула рукой Лилия, — знаюя мужчин. Говорите о душе, а сами смотрите на ноги. Вы видели, как засуетилисьвсе мужики, когда появились наши девочки. Все вы одинаковы, — горькосказала она и отвернулась.

Дронго терпеливо молчал. И через несколько секунд спросил:

— Вы на меня обиделись?

— С чего вы взяли? — резко ответила Лилия. —Просто я не люблю, когда копаются в моем прошлом.

— Я не копался, — возразил Дронго. — АндрисЗитманис попросил меня приехать сюда и обеспечить вашу безопасность. Вы жезнаете, что случилось с Ингеборой.

— Здесь такое не возможно, — возразила она, —это Европа.

— А если маньяк прибыл сюда в составе вашейгруппы? — спросил Дронго.

Лилия вздрогнула. Она явно испугалась. Взглянула на Дронго,сделала шаг назад и, запинаясь, переспросила:

— Какой маньяк? Вы думаете, он среди нас?

— Возможно, — сказал Дронго, чтобы окончательно непугать собеседницу.

— Но этого не может быть, — еще более испуганнопроизнесла она, оглядываясь, — у нас в группе только двое мужчин. Толькодвое. Витас Круминьш и наш оператор. Кто из них?

Дронго заметил, что она рассуждает так же, как Зитманис, ине относит к подозреваемым Ионаса Балодиса, очевидно, считая его своим.

— Почему двое? — спросил Дронго. — А Балодис?

Она взглянула в сторону Ионаса.

— Нет, — решительно сказала она. — У негопросыпается интерес к женщинам, только когда он выпьет. И то не надолго. Нет,нет. Он не считается.

— А остальные? — неожиданно произнес Дронго.

— Как это остальные, — у нее стали круглые отужаса глаза, — как это остальные? У нас нет больше мужчин. Вы думаете —Гарсиа? Но Пабло не было в Латвии.

— Нет, — Дронго смотрел ей в глаза, — я знаю,что Гарсиа не было в Риге. Я говорю о ваших женщинах.

Она еще раз вздрогнула. И некоторым усилием воли отвела своиглаза от его глаз.

— Что вы такое говорите? — Она попыталась вытащитьсигареты из сумочки, но не смогла, так сильно дрожали у нее руки.

— Я говорю, что облить кислотой Ингебору могла и однаиз присутствующих здесь женщин, — пояснил Дронго, — все четвероженщин, которые с нами приехали, достаточно высокого роста. А насильник был вплаще и шляпе. Если женщина наденет плащ и шляпу, ее можно в темноте принять замужчину.

— Зачем вы мне это говорите? — разозлиласьЛилия. — Вы думаете, что это я ее облила? Вам рассказали, что мы однаждысильно поспорили? Но я хотела лучше подать ее образ…

Она повысила голос, и все обернулись в их сторону.

— Тише, — крикнул Круминьш, — вы мне мешаете!

Омельченко повернулась и побежала в комнату, гдепереодевались девушки. Дронго понял, что ему нужно срочно успокоить гримера, ипоспешил следом. Уже выходя из зала, он обернулся, взглянув на снимавшихсядевушек. И заметил, что обе проводили его долгим взглядом. Очевидно, им былоприятно демонстрировать себя именно ему. Остальных они явно не принимали в расчет.

Когда Дронго вышел, Круминьш даже растерянно оглянулся. Уобеих девушек словно пропала энергетика секса, так мощно подаваемая на съемкахеще минуту назад. Рута Юльевна хищно улыбнулась. Она как женщина понимала, вчем дело.

Дронго вошел в комнату, где находилась гример. Лилияобернулась и с явной неприязнью спросила:

— Может, на сегодня хватит меня мучить?

— Извините, — сказал Дронго, — я не хотел васобидеть.

— Как только увидели голых девочек, сразу потерялиголову, — с вызовом сказала Лилия, — а я, между прочим, не намного ихстарше. И у меня нет никаких гримеров и визажистов.

— Извините, — еще раз сказал Дронго, — я нехотел вас обидеть, Лилия.

— Вы меня не обидели, — она опустилаголову, — наверное вы узнали, что я развелась со своим бывшим мужем.Наверное, вы про него узнали. Но я не хотела… честное слово не хотела… Он менятак избивал. Об этом никто не знал. И я даже не знаю, кто вам об этомрассказал.

Дронго понял, что обязан молчать, чтобы не выдавать своегонедоумения. Очевидно, у Лилии Омельченко была неприятная история с разводом,которая не была отражена в ее личном деле.

— Он не стал жаловаться, — сказала она, с трудомподбирая слова, — мы решили, что нам лучше не встречаться. Мы решили…

Она расплакалась. Дронго подошел к ней и взял ее руку.

— Не нужно ничего говорить, — попросил он ее,понимая, что ей необходимо выговориться. В такие мгновения человеку нужноисповедаться, и его трудно остановить.

Лилия села на диван, Дронго — рядом.

— Он меня бил, — продолжала она, — он менятак страшно бил. У меня должен был родиться мальчик, но он выпивал и бил меня.Кто-то рассказал ему, что я встречалась с другим, и он решил, что ребенок неего. Хотя ребенок был его, а с тем человеком я была только два раза.

Дронго поднял руку и погладил ее по голове.

— Я не думала его убивать, — всхлипнулаЛилия, — я только оборонялась. Я плеснула в него кипятком, когда он сновахотел меня избить. Я плеснула в него кипятком и убежала из дома. Моя дочь жилау матери. У него были обожжены часть лица и плечо. Но он больше ко мне неприходил. Я увидела его только в суде. Он уехал в другую страну, и больше я егоне видела.

Дронго видел, как она нервничает. Когда он снова попыталсяее успокоить, она вырвалась.

— Думаете, это я облила кислотой Ингебору? Думаете, ясумасшедшая?

— Нет, — ответил Дронго и попытался прижать ее ксебе и успокоить.

В этот момент в комнату вошел Пабло Гарсиа. Увидев Дронго,сидевшего на диване и прижимавшего к себе Лилию Омельченко, он явно смутился.

— Простите меня, — растерянно сказал Гарсиа, делаяшаг назад, — я не хотел… не думал…