Вор-любитель. Избранные рассказы о Раффлсе - Эрнест Уильям Хорнунг Страница 14

– Я войду в дом, – проговорил наконец Раффлс. – Я думаю, он вовсе не видел нас. Хотелось бы мне, чтобы было наоборот. Я двинусь этой дорогой.

Мы осторожно вступили на тропинку, но песок хрустнул под нашими влажными подошвами, и послышался громкий скрип, когда мы поднялись на небольшую веранду со стеклянными дверями, ведущими внутрь. Через эти-то двери Раффлс и заметил в первый раз свет. Он приступил теперь к вырезанию дверного стекла при помощи бриллианта, баночки с пастой и листа бурой бумаги, что он всегда пускал в ход для устранения препятствий. Не отклонил он и моего содействия, хотя воспользовался им так же машинально, как я его предложил. Во всяком случае, вот эти самые мои пальцы помогали ему нанести пасту на бурую бумагу и прижимать последнюю к стеклу до тех пор, пока бриллиант не закончил надрез и стекло не вывалилось прямехонько нам в руки.

Тогда Раффлс сунул в отверстие свою руку, повернул в замке ключ, и, вытянув руку, смог оттянуть вниз засов у дверей. Оказалось, что засов был один, и дверь раскрылась, хотя и не особенно широко.

– Что такое? – сказал Раффлс, когда что-то хрустнуло у него под ногой, близ самого порога.

– Очки, – шепнул я, поднимая их.

Едва я прикоснулся руками к разбитым стеклам и изогнутой оправе, как Раффлс оступился и чуть не упал, с громким криком, который даже не старался сдержать.

– Тише, друг мой, потише! – умолял я шепотом Раффлса. – Он услышит тебя.

Вместо ответа зубы у Раффлса застучали от дрожи – и это у Раффлса (!) – и я услыхал, как он чиркает спичками.

– Нет, Банни, он не услышит нас больше, – пролепетал Раффлс.

Он поднялся с колен и зажег газ.

Ангус Бэрд лежал распростертый на полу в своей комнате уже мертвый, со слипшимися от крови седыми волосами. Около него валялась кочерга с блестевшим черным концом, в углу виднелся разломанный и разоренный письменный стол.

На камине слабо тикали часы. Может быть, в течение ста секунд в комнате не раздавалось никакого иного звука.

Раффлс стоял очень тихо, глядя на мертвеца вниз, так тихо, как только может смотреть человек в ту пучину, на краю которой он стоит. Его тяжелое дыхание было явственно слышно, он не подавал никакого другого признака жизни, и на его уста как будто была наложена печать молчания.

– А огонь? – проговорил я хрипло. – Огонь, который мы видели внизу этой двери?

Раффлс вздрогнул и повернулся ко мне.

– Это правда! Я совершенно забыл про это. Я видел сначала огонь здесь.

– Значит, он должен быть наверху!

– Если он там, то мы его настигнем. Идем!

Я схватил было Раффлса за руку, умоляя одуматься – ведь его враг уже мертв, – мы лишь напрасно впутаемся в дело, мы можем спастись лишь теперь или никогда.

Но с внезапным нетерпеливым порывом и презрительной отвагой во взгляде он сбросил мою руку, предоставив мне спасать свою голову, коли мне это нравится, а сам, как и в прошлый раз, повернулся ко мне спиной, и в эту минуту я чуть не решился поймать его на слове. Разве он забыл, с какой целью он здесь очутился? Разве он непременно решил, что эта ночь должна закончиться как можно хуже?

Пока я задавал сам себе эти вопросы, он уже работал со спичками в зале, а через минуту лестница скрипела под его шагами совершенно так же, как скрипела она под ногами убийцы. Неодолимый инстинкт, толкавший его вопреки очевидной опасности, охватил и меня среди моих мирных размышлений. Разве мы можем позволить убийце скрыться? В ответ на это я мгновенно взлетел по скрипучей лестнице и догнал Раффлса в сенях.

Нашим глазам представились три двери: первая вела в спальню, с приготовленной на ночь, но совершенно не смятой кроватью, вторая комната была пуста, третья дверь оказалась запертой и Раффлс зажег с сенях газ.

– Он здесь, – сказал он, заряжая револьвер. – Помнишь, как мы пролезали в школу? Вот так!

Он поднял ногу и надавил коленом на замочную скважину, замок подался, дверь широко распахнулась, и от внезапного сквозняка газ в рожке наклонился на бок, точно рыбацкая лодка во время шквала. Когда пламя успокоилось, я увидел вмонтированную в пол ванну, два связанных вместе полотенца, открытое окно, чью-то спрятавшуюся фигуру, и вдруг Раффлс изумленный застыл на пороге комнаты.

– Джек Реттер!

От ужаса слова вылетали из его уст медленно и глухо, а я, тоже в ужасе, машинально повторял все за ним, между тем прятавшаяся у окна фигура мало-помалу приподнималась и приходила в себя.

– Так это вы! – проговорил Реттер с изумлением, не меньшим, чем наше. – Это вы оба! Что это значит, Раффлс? Я видел, как вы перелезали через ворота, один из колокольчиков зазвонил, потому что все место усеяно ими. Потом вы забрались сюда. Что все это значит?

– Мы все объясним вам, когда вы расскажете, что вы наделали Реттер!

– Наделал? Что я наделал? – убогое существо, щуря глаза, вылезло на свет в рубашке с окровавленной грудью. – Вы знаете ведь… вы видели… ну, если хотите, я скажу вам. Я убил разбойника, вот и все, разбойника-ростовщика, шакала, шантажиста, умнейшего и злейшего на свете негодяя и висельника. Пусть меня повесят за него, но я бы убил его еще раз! – и он гордо взглянул нам в лицо с легким оттенком недоверия в блуждающих глазах. Его грудь тяжело поднималась, нижняя челюсть дрожала. – Рассказать вам, как все это произошло? – с жаром продолжал Реттер. – Он сделал мою жизнь сущим адом за эти последние недели и месяцы. Вы можете себе представить – сплошным адом! И вот, нынешней ночью я встретился с ним на Бонд-Стрите. Вы помните, когда я натолкнулся на вас обоих? Он шел в двадцати ярдах за вами, он шел по вашим следам, Раффлс, а когда увидел, что я раскланиваюсь с вами, остановил меня и спросил, кто вы такой. Он пристал ко мне, как с ножом к горлу, желая разузнать все мельчайшие подробности, хоть я и не мог понять, чего ради. Я не счел нужным держать язык за зубами – я знал, что ему суждено. Я обещал все рассказать о вас, если только он назначит мне, так сказать, частную аудиенцию. Он не соглашался. Я настаивал на этом, придерживая его за борт сюртука. Когда вы совсем исчезли из виду, я его выпустил и выждал, пока он в отчаянии снова вернется ко мне. Теперь уже я мог вить веревки из него, я мог назначать место, где должно состояться свидание, и я заставил его взять меня с собой домой, поклявшись рассказать ему в этой беседе о вас всю подноготную. И вот, когда мы добрались сюда, я убедил его дать мне чего-нибудь поесть, все оттягивая и оттягивая нашу беседу. Около десяти часов я услыхал, как запирают ворота. Я подождал немного и затем спросил его, один он живет или нет?

«Вовсе не один, – отвечал Бэрд, – разве вы не видели служанки?»

Я отозвался, что не видел ее, но слышал как будто ее шаги, если же я и ослышался, то нет все-таки никакого сомнения, что она тотчас явится на мой зов, и я три раза кликнул ее изо всей мочи. Никакой служанки не являлось. Я знал это заранее, потому что как-то ночью на прошлой неделе я пришел повидать Бэрда, и он сам переговаривался со мной через ворота, не соглашаясь открыть их. Ну и когда ни одна живая душа не появилась на мой зов, он побледнел, как полотно. Тогда я сказал ему, что мы можем, наконец, приступить к нашей беседе. Схватив с каминной решетки кочергу, я напомнил ему, как он меня грабил. «Но, – добавил я, – с Божьей помощью этого больше не повторится!» Я дал ему три минуты на то, чтобы составить и подписать перечень всех тех несправедливых исков, которые он возбуждал против меня, в противном случае, я тут же на месте сулил размозжить ему череп. Он с минуту подумал и направился затем к письменному столу за пером и бумагой. Но через две секунды он, как молния, наскочил на меня с револьвером в руке, я же стоял перед ним почти безоружный. Он выстрелил два-три раза, но промахнулся, вы можете, если хотите, отыскать следы от пуль. Я же все время бил по нему кочергой. Боже мой, я стал совершенным зверем, до той поры, пока не наступил конец. И тут еще я не сразу опомнился. Я подошел к письменному столу, отыскивая свои расписки, и ушел лишь тогда, когда вы подошли к дому. Говорю вам, я не тревожился ни о чем, также как и теперь, я решил заявить об убийстве сегодня же ночью, и сделаю это, стало быть, не причиню вам ни малейшего беспокойства!